Больная

— Я спрашивал хирургов. Они работали как обычно. Вдобавок, психических отклонений у девочки не было изначально. Пусть всё вынюхала, оно бы не повлияло на итоговый результат. А у нас как-то сама собой на пустом месте слепилась психопатическая личность… — Психолог постарался чуточку улыбнуться, и у него получилось. — Это нужно исследовать. Мы должны учитывать вероятность подобного в будущем и предотвращать. Я сам буду курировать. Прошу лишь разрешения.

Шеф мрачнел с каждым словом. Он знал, как решить любую проблему быстро и наверняка. Она исчезает вместе с человеком. Филипп Филиппович не сдавался:

— Послушайте, её отец — серьёзный человек. Живёт за границей. Мать не из донимающих, я нашёл с ней общий язык. А если мы в итоге не вернём девочку домой — оно будет чревато.

— Тогда что, как… Мишу?

— Как Мишу, — сглотнул. — Она сносный кандидат для проекта доктора Рубина. Помните, не могли найти подопытного? Я разрешу Рубину, если обещает не перегибать палку и не мешать. А мне как раз нужно плюс-минус полгода.

Минута молчания, как и молился Филин, была не по нему. Казалось, это человекоподобное существо по правде напрягает мозги, взвешивает все «за» и «против». Оно почудилось бы сейчас комичным, безоговорочного порицаемым за тугодумие, если бы не хищный блеск в глазах, внешне, слабого человека. Если бы не кровь на его руках.

— Молодец, Филин, — ухмыльнулся шеф. — Вывернулся. Я не работаю в минус. Смекаешь?

— Мы только выиграем.

— Ты уже выиграл… Ты хороший, исполнительный сотрудник. От таких я хочу добрых вестей. Плохих больше не потерплю.

— Спасибо! Спасибо. Начну сейчас же! — и, чуть не кланяясь, выскочил из кабинета.

Счастливый Филипп Филиппович незамедлительно отправился по делам. Остались срочные задачи, от которых его отвлекло утреннее происшествие, и те отмахнул. Сегодня, кажется, второй день рождения. Куда важнее закончить начатое грамотно, и лишь потом с полной уверенностью заниматься прочим. Есть шанс, что хоть так отпустит остаточный тремор. А там уж хапнуть коньяку.

Пролёты, повороты, тёмный коридор последнего этажа корпуса. Утренний свет упал во мрак из дверного проёма палаты доноров. Филин замедлил шаг, поравнялся. Занятой сотрудник вежливо поздоровался с коллегой, как бы демонстрируя — всё в порядке. Худой парень на койке мычал что-то невнятное. Такого проще добить, чтоб не мучился. Если бывалого санитара подобное не смущало, психолог испытал отвращение, поспешил удалиться.

Далеко впереди чернел стол поста. Повороты справа и слева вели в операционные, пустые и разбитые. В темноте у последней двери дожидался дальнейших указаний временный старожила Веры. Лениво игрался с ключом.

— Всё нормально? — сотряс воздух Филин и тут же добавил полушёпотом. — Зайдёшь со мной. Запрись и… подсоби, если что.

Вопреки принятым мерам безопасности, зверь не стал рваться из клетки при первой же возможности. Мерзкий ком давил в горле, но теперь к брезгливости примешалась жалость. Убожество убранства, скудного и для тюремной камеры. От палаты — одно название. Из удобств — кровать, раковина с голыми трубами, батарея под заколоченным окном. По факту — ничего. Предстоит принести средства личной гигиены, постельное бельё. Может, радио, чтоб не сошла с ума.

«Не сразу, — рассудил Филин. — Ещё чего? Обойдётся».

Бетонная коробка отродясь не знала ремонта. Отделение последнего этажа задумывалось в качестве склада ненужных вещей и нужных людей. Тех людей, кому не посчастливилось родиться особенными… и, как выяснилось, проблемных девочек. Принцессам в замках с драконами, если верить мультфильмам, всё же доступна роскошь. Единственная роскошь для этой — помойное ведро с крышкой. На него больная и смотрела. Задумай кто повторить успех Джоконды с её загадочной эмоцией, всё-таки преуспел бы с портретом Веры. Зрители веками бы гадали, о чём молчит натурщица?.. Да ни о чём.

Она сидела на кровати, такая же грязная, с повязкой набекрень. На голый матрац упали альбом с рисунками и коробка цветных карандашей. Художница не повернула головы, не вздрогнула, когда бесстрашный психолог опустился перед ней на корточки. Не чураясь, взял её окровавленные руки в свои. Тепло улыбался и отчего-то посмеивался. Санитар стоял поодаль. Чувствовал, как откатывает сонливость от подобного зрелища.

— Довольна? Маня плачет. Из-за тебя.

Минуту сидели молча. Филипп Филиппович ждал ответного взгляда, сверху вниз. Это должно произойти, рано или поздно. Так бы его радость не омрачилась ничем. Вера сделала лучше. Она заговорила. Невинно, без драм и яда.

— Ты сказал, что можешь убить меня, — ведро в углу не ответило. — И убил.

— Это всё твоя вина. Ты сломала свою жизнь.

Филин сказал это с самым добрым посылом. Так, как в далёком детстве мама признавалась дочери, что любит её. Ни тогда, ни сейчас, Вера не могла не поддаться. Обнажила ряд зубов без одного. Стало приятно и немножко смешно. Опять он прав. Настоящий профессионал.