Больная

Какая позорная война. Книги ведают о героях. О судьбе павших тактично умалчивают. О тлении трупа в утомительных подробностях. О муках грешника в аду с ежедневным ежегодным на тысячах страниц. Неудачники! Пусть сами принимают последствия своих слабостей. Один на один. Отныне и навсегда.

— Я здорова. Вам придётся меня выписать.

— Однажды непременно. — Он поднялся на ноги, со смешком выдохнул, — Умеешь же ты создавать проблемы на пустом месте, Вер. Оглянись! Ты хотела — ты устроила. Наслаждайся.

Вера собиралась чем-то ответить. Чем-то умным, какой-нибудь вековой мудростью или угрозой. Открыла рот и закрыла. Некомфортно. Ампутированная душа томилась где-то, но не здесь. Не с ней. Фатальность исхода теряла всякую значимость в сравнении с бытовыми аспектами. С чистотой чужих рук, со звуком шагов и загадкой содержимого ведра.

«Вот бы там лежала мина. Вот бы она взорвалась».

Щелчок дверного замка ознаменовал начало безвременья. Без Москвы. Без Лиз, Шухера и дурня Аяза. Без папы и мамы. Мир за холодными стенами сузился до миражей в больной голове. А живот… больше не болит. Это главное. Самое приятное.

День

Мало того, что урок совмещённый, так ещё и открытый. Проклятие вражды «А» и «Б» развело учеников по разным рядам. За одной партой на двух стульях теснились троицами и четвёрками. Самых послушных учитель садил на полупустой центральный ряд, и те были вынуждены делить столы с чужими. Привилегия простора — ничто по сравнению с возможностью шушукаться с друзьями.

Исключительно двоим предоставлено безоговорочное право на одиночество. Последнюю парту — завучу. Ей сегодня наблюдать за уроком, создавать иллюзию его значимости. Предпоследняя парта — главной достопримечательности девятого «А» Вере Воронок.

Перемена, весь класс в движении. Гомон, задорный смех. Шорох страниц учебников, подошв по линолеуму. Скрип мела по доске. Даже завуч шуршала за спиной — пользуясь случаем, заполняла журнал. Лишь одна, словно ожившая картина, сидела неподвижно. Уже пять минут как её немигающий взгляд зацепился за тополь по ту сторону окна. Жаркое майское солнце обрядило молодые листочки светом. Невидимый ветерок робко колыхал их, делая похожими на медные монетки. Или на ком червей, копошащихся в гнилье.

Туда-сюда шныряли одноклассники и «Б»-шки. Последние, рассредоточенные по своим компаниям, поглядывали на конопатую девчонку. Возраст и воспитание ограничили шуточки в пределах их маленьких кружков. «Белая ворона» не замечала, как всегда. Её очаровал тополь. Блестящий, статичный, как она.

Из оцепенения вырвал зубодробительный звонок. Учительница вещала вступительные формальности открытого урока. Или уже рассказывала материал? С таким успехом Вера могла сидеть на уроке китайского у французов. Благоразумно в который раз списывала трудности восприятия на полгода в больнице. Вернулась домой в январе, и пяти месяцев не хватило, чтобы отметить очевидное: вникать стало сложно во всё в принципе. Прогноз погоды по телевизору, вопрос мамы о блюде на ужин, ход времени и прочее — пустой звук. Наполнение чужих слов смыслом требовало видимых усилий. Оно смущало. От общения неоправданно быстро накатывала усталость.

В классе снова возросла динамика. Кто-то один петлял между рядами, притормаживал то там, то тут. Вера подняла голову. В солнечном сплетении неприятно засвербело, ведь этим кем-то оказалась бывшая подруга — Лиза Трушина. Почётное звание «бывшая» получила совсем недавно. Она одна до последнего пыталась достучаться до Воронок. Мама Веры не подбирала выражений, когда в минувшем сентябре директор вызвал родительницу к себе по факту пропажи её дочери. Передала учителям, как объяснил Филин. Людям свойственно упрощать, потому в октябре уже вся школа судачила о том, что девятиклассница загремела в психушку.

Ошеломлённая новостью, Лиза Трушина порывалась навестить подругу. Без спроса заявлялась к Любови Ильиничне домой, требуя адреса. Та успокаивала, отвлекала, и только. Две четверти девочка не находила себе места. Воронок и в психушку? За что? С какой стати?! Ответ пришёл внезапно, вместе с Верой в середине января. Когда она переступила порог школы, Лиза, не веря своему счастью, едва не сбила ту с ног. Было плевать на охи и смешки вокруг. Радостную минуту омрачила жестокая правда. Она обнимала не подругу, а человекоподобное существо. Оболочку. Вот таких сдают лечить голову. Но у Веры ведь были проблемы разве что с желудком. Не могла же лучшая подруга умалчивать о шаткости своего ментального здоровья?