В коридоре силы окончательно оставили ее. Звать на помощь Габриэллу не имело смысла: опасаясь, что верность девчонки не выдержит испытания соблазнами – парик ведь должен был стать, как и званый обед в целом, предметом разговоров на годы вперед, – и одержимая подозрительностью ко всем и вся, Эмеральда подсыпала ей вечером снотворного. Приволакивая ногу, она последним усилием дотащилась до постамента, вскарабкалась на него и уселась в кресло, прислонив канделябр к плечу. Переждала с минуту, приходя в себя, а потом водрузила парик на голову. Она и только она имеет на это право! Тут Эмеральда заметила возле ноги какой-то круглый предмет. Придержав канделябр, она нагнулась, подняла его и устроила на коленях, чтобы получше рассмотреть. Парик съехал на глаза, Эмеральда потянулась, чтобы его поправить, и рука замерла на полпути:
Эмеральда похолодела:
– НЕ-Е-Е-ЕТ!!!
К этому моменту Сангрия уже открывала дверь трактира.
Твила бежала, чувствуя, как последние силы оставляют ее, утекают, подобно песку в сыпучей трясине. Ног она уже давно не ощущала – туфли остались в особняке, да и бежать на каблуках все равно бы не получилось. Разодранное платье хлопало на ветру, а дорога простиралась в бесконечную даль. Весь мир превратился в одну сплошную дорогу, и из него исчезли звуки – все, кроме ее дыхания. И, когда ей уже начало казаться, что все это ей чудится, и никуда она на самом деле не бежит, впереди замигали огоньки деревни. Так далеко, слишком далеко, но они подарили надежду…
И в этот самый момент из темноты за спиной вынырнул стук копыт. Вниз по склону на полном ходу несся всадник. Бело-красный, даже в свете луны. Он тоже ее увидел и пришпорил коня. Расстояние стремительно сокращалось.
Твила пробежала еще несколько шагов и остановилась. В боку кололо, лицо горело, а грудь разрывало от жажды воздуха. Она немного постояла посреди дороги, наблюдая за его приближением, а потом сошла на обочину. Все зря, все было зря… С чего она взяла, что может выбирать свою судьбу? Да кто она вообще такая?.. И впрямь… кто?
Подувший ветер принес запах сдобы и молока. А она и не заметила, что почти добежала до болота. Болото… И вдруг – вспышка за вспышкой:
Всадник был так близко, что она уже различала белеющее в темноте лицо и клочья пены, срывающиеся с удилов. Твила медлила не дольше секунды – терять все равно нечего, – и в тот момент, когда он начал сбавлять ход, кинулась наперерез. Только бы не угодить под копыта! Все остальное происходило словно не с ней. Конский пот на лице, жалобное ржание, когда натянулись удила, его крик и удар обо что-то железное – кажется, стремя. Земля ушла из-под ног, и ее отшвырнуло назад. Левкротта свесился с седла, пальцы тянутся к ней, пытаясь перехватить, поймать на лету, но соскальзывают с гладкой парчи, срываются. Все перед глазами меркнет, а ее продолжает волочить по воздуху. Гул в ушах, поймать миг, замереть на кромке. Не явь и не сон, а беспамятство. Сейчас! Успеть прежде, чем все окутает мгла. И, набрав в легкие побольше воздуха, она закричала, как вырванная из земли мандрагора, не зная, кричит наяву или только в своей голове:
– Аааааррррааааш!
Крик замер, и бесконечный миг вокруг стояла звенящая тишина – плотная, густая. И лишь воздух дрожал и вихрился. Не сработало, ничего не вышло…
И тут со стороны деревни взметнулась тень. Вспоров крыльями небо, зависла в вышине и ринулась к ней черной стрелой, успев подхватить за дюйм до земли. Твила почувствовала под собой горячую шерстяную чешую, а в следующую секунду захлебнулась от ветра и покрепче вцепилась в бахрому гривы, потому что они начали резко набирать высоту. Звезды стремительно приближались. Только теперь они были малиновыми. Все цвета поменялись и стали резче, ярче. Она не спала и не бодрствовала, это было что-то посередине. Тот же мир, только немного другой.
Твила обняла тощую шею и прижалась к гребню позвонков:
– Спасибо, Араш, я боялась, что ты не услышишь…
Он повернул голову, продолжая плавно рассекать крыльями воздух, и кивнул.