Услышав такое заявление, воспоследовавшее сразу за кротом и анжамбеманом, Квин почувствовал, что мозги у него вскипают от умственного напряжения, а с его губ сорвалось, как большой пузырь, лишь слово "розу?".
— Красную как кровь, только что пришедшую в этот мир,— возвестил Уолтер,— обреченную на ароматическую боль. Вы это хотели сказать?
Квин, внезапно охваченный ощущением того, что он понапрасну тратит время, оплаченное человеком, на свадьбе которого ему предстояло выполнять обязанности шафера, и бессмысленно растрачивает свою собственную энергию, болтая с кем-то, кто напоминает игрушечного резинового Сталина, бесцеремонно и крайне неучтиво развернулся и, даже не попрощавшись, ушел, оставив Уолтера наслаждаться в одиночестве созерцанием величественной архитектуры, выставив на солнышко, так сказать, для просушки свой чуб. Какой-то прохожий шутник бросил монетку в цилиндр, который Уолтер, устремив взгляд вдаль, все еще держал в руке, но монетка упала на дно цилиндра, снабженного мягкой и толстой подкладкой, без малейшего звука, так что шутка оказалась незамеченной.
На улице Парламентской Квину повстречалась похоронная процессия, но он не снял шляпу. Многие из тех, кто составляли похоронную процессию, заметили эту непочтительность, проявленную Волосатиком, но, негодуя в душе, они, конечно же, не позволили себе в тот момент как-либо высказываться. Некоторое утешение они находили в тех знаках соболезнования и почтения горю, которые молча выказывали остальные прохожие. Пусть это послужит уроком всем тем молодым людям, которые несколько обделены чувством сострадания и скорби — при виде похоронной процессии следует снимать головные уборы не столько из почтения к усопшему, сколько из проявления чувства соболезнования, выражаемого по отношению к живым, но охваченным скорбью утраты родственникам и друзьям покойного. Скоро, ох как скоро, в один прекрасный день Квин, сидя в окружении родных и близких совсем другого покойника, в экипаже, следующим сразу за катафалком, увидит, как у дороги человек, ковырявший землю киркой, откладывает ее в сторону и замирает, а какой-то разнаряженный франт вынимает из карманов руки, и в жестах этих — в откладывании кирки и в вынимании рук из карманов — больше почтительности и утешения, чем в тысяче лилий, брошенных безо всякого проявлении чувств на гроб. Возьмите, к примеру, Белакву, который после перехода Люси в мир иной на постоянное место жительства, выходя на улицу, всегда носил шляпу, дабы при встрече с похоронным кортежем было что снять с головы.