Больше лает, чем кусает

Однако часто так бывает, что все устраивается само собою — раздался громкий треск чего-то рвущегося. Уна немедленно прекратила смеяться и замерла в полной неподвижности — ее лифчик отдал свою скромную жизнь ради спасения жизни Уны.

В течение двух недель, предшествовавших брачной церемонии, Белаква пребывал в нехарактерном для него состоянии молчаливой сосредоточенности, и казалось, что он на пороге какого-то полного преображения. Все хлопоты, связанные с подготовкой к венчанию и свадебному приему, он передал Кэпперу Квину, сказав при этом: "Вот деньги, делай все, что нужно".

Но прежде чем Белакву охватило это состояние инертности и бездействия, которое было в какой-то степени вызвано внутренней усталостью и, конечно же, в не меньшей, если не в большей, степени желанием дать себе время на самоочищение, он проявил изрядную жизненную активность, сделав, среди прочего, пару очень важных вещей: нашел ростовщика, у которого было заложено кольцо Люси, и выкупил его, и вел поиски среди, как он говорил, стариков и старух, выискивая двоих, которые по возрасту и некоторым другим своим особенностям приблизительно соответствовали бы господину и госпоже ббоггс и подошли бы в качестве гостей на свадьбе. Во время исполнения этого тяжкого задания Белаква не раз получал оскорбительные отказы. Ему в лицо швыряли обвинения в непочтительности к памяти покойной Люси, словно та была бокалом ледяного белого бургундского, которое выплескивают в лицо обидчику. Наконец розыски увенчались успехом: одна дальняя родственница, настолько дальняя, что родственная связь становилась весьма призрачной, и давний знакомый, которого отец Белаквы когда-то называл "Гусак Джимми", согласились уважить просьбу Белаквы. И звали этих давно уставших от жизни людей Гермиона Нойцше и Джеймс Скырм. Белаква в последний раз видел их много лет назад, когда был еще малолетним вундеркиндом.

Если не считать быстротечных посещений Тельмы, которые Белаква терпел как неизбежную часть той игры, которую сам затеял, его уединение никем не нарушалось. Свадебные подарки исправно лились обильным потоком, но поступали они не к Белакве, не имевшего друзей, которые могли бы делать подарки, а к Тельме, которая ежедневно подробно информировала его о новых поступлениях.

Однажды пополудни Тельма появилась у Белаквы в состоянии некоторого душевного возбуждения. Белаква приподнялся на постели, вяло подставляя лицо для поцелуя, и был зацелован с такой жадностью, что у него в конце концов закружилась голова и его охватила слабость. Бедняга, он явно не уделял должного внимания своему питанию.

— Для тебя получен подарок,— сообщила, несколько угомонившись, Тельма.

Белакву, который каждый день уделял весьма значительную часть времени полиглотным радостям, это сообщение привело в состояние шока. Оставалась, правда, надежда, что информация о том, что представляет собой этот подарок, выведет его из шокового состояния.

— А в котором часу был получен этот подарок? — спросил Белаква, пытаясь успокоить нервы своей обычной насмешливостью.— Это очень важно.

— Какого черта ты ведешь себя так гадко! — воскликнула Тельма, радостное настроение которой тут же улетучилось.

Ах, если бы он сам знал, почему он так себя ведет!

— Несмотря на нелепость твоего вопроса, я могу с большой точностью назвать время, когда его доставили,— сказала Тельма.

Белаква некоторое время обдумывал, брякнуть ли что-нибудь еще такое этакое, но решил воздержаться и промолчать.

— Я знаю потому,— продолжала пояснения Тельма,— потому, что первое, что я сделала, так это завела пружину и поставила нужное время.

Ужасная догадка пронзила его.

— Это что, часы? — вскричал Белаква.— Только не говори мне, что это какие-нибудь большие, старинные напольные часы!

— Действительно, старинные,— подтвердила Тельма,— в прекрасном состоянии и очень стильные.

Белаква отвернул голову к стене. Подумать только, он, который в последние годы, а потом и с согласия и даже одобрения Люси, не терпел в доме каких бы то ни было устройств, показывающих время, который избегал каких бы то ни было сообщений о течении времени, он, которого изменение положения теней, вызываемое перемещением солнца по небосклону и таким образом отмечающее движение времени, вызывало муку душевную, вынужден будет теперь до конца дней своих страдать от тиканья часов, заглушающего все остальные домашние звуки и возвещающего о неумолимом беге времени! Да, из-за этого можно было бы и разорвать помолвку!

Вечером, спустя много времени после ее ухода, он ворочался и крутился в постели, не будучи в состоянии уснуть. Заснул он только под утро под молитвенное бормотание и воркование витютеней[187], после того как ему в голову пришла спасительная мысль, подобно Богу, являющемуся душе, страждущей в аду, что ведь он всегда может сломать какое-нибудь там колесико внутри этого часового монстра, засунуть внутрь гвоздик, повернуть циферблатом с черепным оскалом к стене. Да мало ли что еще можно придумать. Спал Белаква спокойно.