Большие надежды (без указания переводчика)

Обдали мы въ половин втораго. Когда мы съ Джо воротились домой, столъ уже былъ накрытъ, мистрисъ Джо одта и кушанье почти готово. Парадная дверь была отперта, чего въ обыкновенное время не случалось; вообще, все было чрезвычайно-парадно. О воровств не было и слуху. Время шло, но мн отъ этого легче не было. Наконецъ собрались и гости. Мистеръ Уопсель имлъ огромный римскій носъ и большой, высокій, гладкій лобъ; онъ особенно гордился своимъ густымъ басомъ, и дйствительно, его знакомые знали, что дай только ему случай, онъ зачитаетъ до смерти и самого пастора. Онъ самъ сознавался, что будь только духовное попроще открыто для всхъ, то онъ, конечно бы, отличился на немъ; но такъ-какъ духовное поприще не было для всхъ открыто, то онъ былъ, какъ сказано, только дьячкомъ въ нашей церкви. Мистеръ Уопсель за то провозглашалъ «аминь» страшнымъ голосомъ и, называя псаломъ, всегда произносилъ весь первый стихъ и обводилъ взглядомъ всхъ прихожанъ, какъ-бы говоря: «вы слышали моего друга, что надо мною, а теперь скажите, какое ваше мнніе о моемъ голос?»

Я отворялъ дверь гостямъ, показывая видъ, что она у насъ всегда открыта. Сперва я впустилъ мистера Уопселя, потомъ мистера и мистрисъ Гиблъ и наконецъ дядю Пёмбельчука.

NB. Мн, подъ страхомъ наказанія, запрещено было называть его дядей.

Дядя Пёмбельчукъ былъ человкъ дородный, страдалъ одышкой, имлъ огромный ротъ, какъ у рыбы, и волосы песочнаго цвта, стоявшіе торчмя; вообще, онъ, казалось, только-что подавился и не усплъ еще придти въ себя.

— Мистрисъ Джо, сказалъ онъ, входя:- я вамъ принесъ, сударыня, бутылочку хересу и принесъ бутылочку портвейна, сударыня.

Каждое Рождество онъ являлся подобнымъ образомъ, съ тми же словами и тми же бутылками. Каждое Рождество мистрисъ Джо отвчала.

— О, дя-дя Пём-бель-чукъ, какъ это мило! И каждое Рождество онъ отвчалъ: — «Вы вполн заслуживаете это своими прекрасными качествами. Какъ вы поживаете? Ты какъ, мдный грошъ? (подъ этими словами онъ разумлъ меня). Въ подобные торжественные случаи мы всегда обдали въ кухн, а десертъ, то-есть орхи, апельсины и яблоки додали въ гостиной. Эта перемна одной комнаты на другую очень походила на перемну будничнаго платья Джо на праздничное. Сестра моя была что-то особенно-весела; впрочемъ, она вообще была весела и любезна въ обществ мистрисъ Гиблъ. Мистрисъ Гиблъ, сколько я помню, была молоденькая фигурка, съ вострыми чертами и въ лазуревомъ плать; она держала себя какъ-то очень-скромно и по-дтски; причиной тому, говорятъ, было ея очень-раннее замужство, хотя съ-тхъ-поръ и прошло не малое число лтъ. Мистеръ Гиблъ былъ плечистый, полный мужчина; отъ него несло всегда запахомъ свжихъ опилокъ и, шагая, онъ такъ широко разставлялъ ноги, что я, ребенкомъ, всегда видлъ окрестности на нсколько миль въ промежутк между его ногами.

Въ подобномъ обществ мн было бы неловко, даже и въ нормальномъ моемъ положеніи, даже еслибъ я не обокралъ кладовой. Мн было непріятно не то, что меня посадили на самый кончикъ стола, гд уголъ его постоянно давилъ меня въ грудь, а локоть Пёмбельчука грозилъ ежеминутно выколоть мн глазъ; меня терзало не то, что мн не позволяли говорить — я этого и самъ-то не желалъ — и не то, что угощали меня голыми куриными костями и самыми сомнительными кусочками ветчины, которыми свинья, при ея жизни, вроятно, мене всего гордилась — нтъ, я бы на все это и не обратилъ вниманія, еслибъ только меня оставили въ поко. Но этого-то я и не могъ добиться. Они не упускали ни одного случая заговорить обо мн и колоть меня своими замчаніями. Я почти походилъ на несчастнаго быка на испанской арен — такъ метко они меня поражали своими нравственными стрекалами. Мое мученье началось съ самаго начала обда. Мистеръ Уопсель прочелъ молитву съ театральною торжественностью, напоминавшею и привидніе въ Гамлет, и Ричарда III. Онъ кончилъ словами, что вс мы должны быть безконечно-благодарны. При этихъ словахъ сестра моя посмотрла на меня пристально и сказала съ-упрекомъ: „Слышишь? будь благодаренъ!“ „Особливо (подхватилъ Пёмбельчукъ) будь благодаренъ, мальчикъ, тмъ, кто вскормилъ тебя отъ руки“. Мистрисъ Гиблъ покачала головой и, смотря на меня съ какимъ-то печальнымъ предрувствіемъ, что изъ меня не будетъ пути, спросила:. „Отчего это молодёжь всегда неблагодарна?“ Разгадать нравственную загадку, казалось, было бы не по силамъ всей нашей компаніи. Наконецъ мистеръ Гиблъ разршилъ ее, сказавъ коротко: „Молодёжь безнравственна по природ“. Тогда вс пробормотали: „правда“ и начали смотрть на меня какимъ-то очень-непріятнымъ и обиднымъ образомъ.

Положеніе и вліяніе Джо въ дом еще боле уменьшалось, когда у насъ бывали гости; но онъ всегда, когда могъ, приходилъ ко мн на помощь и утшалъ меня такъ или иначе. Теперь онъ подлилъ мн соуса полную тарелку.