Большие надежды (без указания переводчика)

Я не стану описывать, какъ я плуталъ по грязи и щебню, нанесенному приливомъ; между сухими доками, въ которыхъ чинились корабли и ломались старые, негодные ихъ остовы; по дворамъ разныхъ корабельныхъ мастеровъ; между заржавленными якорями, глубоко въвшимися въ землю; взбираясь на груды бочекъ и тесу и встрчая, чуть не на каждомъ шагу, канатные заводы, но все не тотъ, котораго мн было нужно. Не разъ минуя мсто, когда былъ отъ него въ нсколькихъ шагахъ, я, наконецъ, неожиданно очутился на набережной Мельничнаго пруда. То былъ уголокъ, очень свжій во всхъ отношеніяхъ; прохладный втеръ съ рки гулялъ тутъ на простор; тамъ и сямъ, росло нсколько деревьевъ; по-отдаль возвышалось туловище развалившейся мельницы, а вотъ и онъ старый Грин-Копперовскій заводъ съ своею безконечною перспективою, освщенною луною.

Выбравъ изъ нсколькихъ опрятныхъ домиковъ, выходившихъ на набережную Мельничнаго пруда, тотъ, который былъ въ три этажа съ деревяннымъ фасадомъ и круглымъ окномъ, я взглянулъ на дверь и прочелъ на доск мистрисъ Уимпель. Ее то мн и было нужно; я позвонилъ; дверь отворила мн женщина пожилая, дородная и довольно-пріятной наружности, но тотчасъ-же была смнена Гербертомъ, который ввелъ меня въ гостиную и заперъ за собою дверь. Какъ-то пріятно было видть это знакомое лицо совершенно какъ дома въ этомъ неизвстномъ, чуждомъ мн мст, и я смотрлъ на него совершенно иначе, чмъ на угловой шкафъ съ хрусталемъ и фарфоромъ, на раковины, лежавшія на камин, раскрашенныя гравюры по стнамъ, изображавшія Смерть Кука, спускъ корабля и его величество короля Георга III, гуляющаго на Виндзорской террас, въ парадномъ кучерскомъ наряд, лосинахъ и ботфортахъ.

— Все устроилось, какъ нельзя лучше, любезный Гендель, сковалъ Гербертъ. — Онъ совершенно доволенъ, но очень желаетъ тебя видть. Моя милашка теперь у отца и, если ты подождешь, покуда она воротится, то я тебя представлю ей и тогда мы пойдемъ наверхъ… Это опять ея отецъ.

Я въ эту минуту слышалъ, какое-то грозное ворчаніе надъ нашими головами и лицо мое, вроятно, обнаружило мое удивленіе.

— Я воображаю себ, что это должно-быть за старая бестія! улыбаясь, сказалъ Гербертъ: — Я его никогда не видалъ. Слышишь, какъ несетъ ромомъ? Онъ съ нимъ неразлученъ.

— Съ ромомъ-то? спросилъ я.

— Да, отвчалъ Гербертъ и ты можешь себ представить, какъ онъ облегчаетъ его подагру. Онъ прячетъ вс провизіи у себя наверху и каждую бездлицу выдаетъ собственноручно. Все стоятъ на полкахъ у него въ головахъ, онъ всякую вещь самъ взвшиваетъ. Его комната должна походить на мелочную лавочку.

Покуда мы разсуждали такимъ-образомъ, ворчаніе перешло въ продолжительный ревъ, который черезъ нсколько времени совершенно замеръ.

— Да можетъ ли быть иначе, сказалъ Гербертъ въ объясненіе: — непремнно хочетъ самъ рзать сыръ? Человкъ съ хирагрой въ рук и болью во всякомъ мст не можетъ одолть цлый Дубль-Глостеръ, не повредивъ себ руки.

Онъ, должно-быть, очень ушибъ себя, потому-что заревлъ во второй разъ еще сильне.

— Мистрисъ Уимпель рада-радехоньна имть Провиса жильцемъ, сказалъ Гербертъ. — Какой же человкъ станетъ выносить такой шумъ. Диковинное это мсто, Гендель, не правда ли?

Дйствительно, мсто было диковинное, но необыкновенно опрятно и чисто.

— Мистрисъ Уимпель замчательная хозяйка, отвтилъ Гербертъ на мое замчаніе. — И я, право, не знаю, что бы сдлала моя Клара безъ ея материнскихъ попеченій. Вдь, у Клары нтъ ни матери, ни одного родственника кром этого ревуна.

— Конечно, это не настоящее его имя, Гербертъ.

— Нтъ, нтъ, это я ему далъ такую кличку. Его зовутъ мистеръ Барлэ. Но какое счастье, что сынъ такого отца и матери, каковы мои, влюбился въ двушку, которая не будетъ докучать ни себ, ни другимъ, своимъ родствомъ.

Гербертъ ужь и прежде разсказывалъ мн и теперь снова повторилъ, что онъ въ первый разъ познакомился съ миссъ Кларою Барлэ, тогда она была еще въ школ въ Гаммерсми, и что, когда она была отозвана оттуда, чтобъ ухаживать за больнымъ отцемъ, они оба открылись въ своей любви доброй мистрисъ Уимпель, которая съ-тхъ-поръ поощряла и сдерживала ихъ чувства съ необыкновенною добротою и умньемъ. Понятно, что ничего въ этомъ род не могло быть открыто старому Барлэ, психологическія понятія котораго не простирались дале подагры, рома и судовъ.

Покуда мы разговаривали въ полголоса и потолочныя балки дрожали отъ постояннаго ворчанья стараго Барлэ, дверь потихоньку отворялась и въ комнату вошла хорошенькая двушка, лтъ двадцати или около того, съ мягкими черными глазами и добродушнымъ выраженіемъ; она несла корзинку, которую Гербертъ поспшилъ взять у нея изъ рукъ и, подведя ее ко мн, совершенно-раскраснвшуюся, представилъ просто, какъ «Клару». Она дйствительно была прелестная двушка и могла бы показаться плнною красавицею сказокъ, которую поработилъ этотъ жестокій огръ, старый Барлэ.