Читаем Большие надежды (без указания переводчика) полностью

Наконецъ, я помню, что чувствовалъ себя очень-несчастнымъ, ложась спать въ своемъ чулан: Я былъ убжденъ, что никогда не полюблю своего ремесла; было время, когда оно мн нравилось, но теперь уже было не то.

XIV

Грустно и больно становится, когда начнешь стыдиться своего роднаго крова. Быть-можетъ, это чувство отзывается черною неблагодарностью и заслуживаетъ наказанія — не знаю, но только это очень-тяжелое чувство.

Родной кровъ, благодаря неуживчивому нраву сестры, никогда не былъ пріятнымъ мстомъ для меня, но онъ былъ святъ въ глазахъ моихъ потому, что въ немъ жилъ Джо. Я врилъ, въ него. Я врилъ что главная гостиная была дйствительно великолпная зала; я врилъ, что парадная дверь была какимъ-то таинственнымъ преддверіемъ храма, открытіе котораго сопровождалось священнымъ жертвоприношеніемъ жареныхъ цыплятъ; я врилъ, что кухня была, хотя не великолпная, но безукоризненно-опрятная комната; я врилъ, что кузница была славнымъ путемъ къ возмужалости и независимости. И въ одинъ годъ все для меня измнилось. Теперь все это мн казалось пошло и грубо, и я ни за какія блага не хотлъ бы, чтобъ миссъ Гавишамъ или Эстелла увидла эту обстановку.

На сколько я самъ былъ причиною этого неблагодарнаго настроенія, на сколько была виновна въ этомъ миссъ Гавишамъ, или моя сестра — до этого никому теперь нтъ дла. Во мн уже произошла перемна; дло было сдлано. Дурно ли, хорошо ли, извинительно или не извинительно, но оно уже было сдлано.

Бывало, мн казалось, что съ той минуты, какъ я засучу рукава своей рубахи и поступлю на кузницу, въ Джо, передо мною откроется путь къ отличію и я буду счастливъ. Теперь это исполнилось на дл и я увидлъ только, что весь былъ покрытъ угольною пылью, и на душ у меня лежалъ грузъ, въ сравненіи съ которымъ наковальня была легкимъ перышкомъ. Въ моей послдующей жизни (какъ и во всякой жизни, я полагаю) бывали случаи, когда мн казалось, что тяжелая завса, заслоняла предо мною весь интересъ, всю прелесть жизни. Никогда эта завса не падала такъ тяжело и рзко, какъ теперь, когда жизненное поприще открылось предо мною, пролегая чрезъ кузницу Джо.

Помнится мн, какъ нердко подъ вечеръ, въ воскресенье, я задумывался, стоя на кладбищ, и сравнивалъ перспективу ожидавшаго меня будущаго съ тмъ унылымъ болотомъ, которое лежало предо мною. И то и другое было плоско и однообразно, и въ томъ и другомъ пролегалъ невдомый путь, застилаемый густымъ туманомъ, а вдали виднлось море.

Съ перваго же дня моего ученія я совершенно упалъ духомъ. Но мн пріятно вспомнить, что во все время, пока продолжался нашъ контрактъ, я не проронилъ при Джо ни одной жалобы. Это почти единственное обстоятельство, о которомъ мн пріятно вспомнить, когда я думаю о томъ времени. Все, что я намренъ сейчасъ сказать о годахъ моего ученія, длаетъ боле чести Джо, нежели мн самому. Если я не сбжалъ и не записался въ солдаты или матросы, то не потому, что самъ былъ вренъ чувству долга, но потому, что Джо былъ вренъ чувству долга. Если я работалъ довольно-прилежно, то не потому, чтобъ самъ сознавалъ важность труда, но потому, что Джо сознавалъ важность труда. Невозможно опредлить, какъ далеко вообще простирается вліяніе честнаго, простаго, трудолюбиваго человка, но очень-возможно сказать, на сколько оно имло дйствія на насъ самихъ, и я могу сказать съ полною увренностью, что все добро, которое я извлекъ изъ моего ученья, проистекало отъ простаго, малымъ довольнаго Джо, а не отъ меня самого, вчно-безпокойнаго и ничмъ недовольнаго.

Кто объяснитъ мн, чего я тогда хотлъ? Я самъ того не зналъ. Я боялся, что когда-нибудь, въ злой часъ, когда я буду въ самомъ неизящномъ вид, Эстелла заглянетъ въ одно изъ оконъ кузницы. Меня преслдовали опасенія, что, рано или поздно, она увидитъ меня съ чернымъ лицомъ и руками, за самою грубою работою, и станетъ издваться надо мною, станетъ презирать меня. Частенько, въ сумерки, когда я помогалъ Джо раздувать огонь, и мы вмст подтягивали «Дядя Климъ», я вспоминалъ, какъ мы пвали эту псню у миссъ Гавишамъ, и тотчасъ же, въ огн, мн рисовалась головка Эстеллы, съ разввавшимися волосами и глазами, устремленными на меня съ какимъ-то насмшливымъ выраженіемъ.

Частенько въ такія минуты боязливо всматривался я во мракъ ночи, окаймленной деревяннымъ переплетомъ оконъ, и чудилось мн, что она только-что отвернулась отъ окна, и я былъ увренъ, что мои опасенія наконецъ сбылись.

И потомъ, когда мы шли въ ужину, и комната и столъ казались мн еще бдне, чмъ прежде, и чувство стыда еще съ большею силою шевелилось въ моей неблагодарной груди.

XV

Такъ-какъ я ужъ былъ слишкомъ-большой мальчикъ, чтобъ посщать классы тётки мистера Уопселя, то и воспитаніе мое подъ руководствомъ этой нелпой женщины окончилось. Конечно, она до-тхъ-поръ успла передать мн все, что сама знала, начиная отъ маленькаго прейс-куранта до комической псенки, которую она какъ-то разъ купила за полпенса. Хотя все это литературное произведеніе было безсвязнымъ наборомъ словъ, за исключеніемъ, быть-можетъ, перваго стиха:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза