Онъ произнесъ эти дружескія замчанія такимъ шутливымъ тономъ, что мы оба расхохотались и я даже не покраснлъ.
— Ну-съ, продолжалъ онъ: теперь обратимся къ миссъ Гавишамъ. Вопервыхъ, вамъ слдуетъ знать, что миссъ Гавишамъ была балованный ребенокъ; мать ея умерла, когда она едва только вышла изъ пеленокъ, а отецъ ни въ чемъ ей не отказывалъ. Отецъ ея былъ дворянинъ, помщикъ въ вашемъ околотк и, вмст съ тмъ, пивоваръ. Я право не знаю, что за важная птица пивоваръ, но одно только неоспоримо, что можно преспокойно варить пиво и быть благороднымъ джентльменомъ, между-тмъ, какъ нельзя печь хлба, не уронивъ своего достоинства. Истину эту можно поврить на каждомъ шагу.
— Но джентльменъ не можетъ содержать питейнаго дома — не такъ ли? спросилъ я.
— Ни въ какомъ случа! возразилъ Гербертъ: — хотя питейный домъ можетъ содержать джентльмена. Ну-съ, мистеръ Гавишамъ былъ очень богатъ и очень гордъ. Эти прекрасныя качества перешли изъ его дочери.
— Миссъ Гавишамъ была его единственный ребенокъ… заикнулся было я.
— Постойте, постойте, я къ этому и веду. Нтъ, она не была единственнымъ ребенкомъ, у нея былъ еще сводный братъ. Отецъ ея былъ женатъ во второй разъ, но тайно, на своей кухарк я полагаю.
— А вы сказали, что онъ былъ гордъ, замтилъ я.
— Дйствительно, онъ былъ гордъ, потому-что онъ и женился тайкомъ; впрочемъ она вскор померла. Тогда, вроятно, онъ въ первый разъ открылся дочери и сынъ вступилъ въ ихъ семью и сталъ жить въ знакомомъ вамъ дом. По мр того, какъ онъ подросталъ, онъ становился буяномъ, гулякою, непокорнымъ сыномъ — словомъ, сущею дрянью. Наконецъ, отецъ лишилъ его наслдства, но, умирая, сжалился надъ нимъ и оставилъ ему порядочное состояніе, хотя далеко не такое, какъ дочери… Налейте себ еще стаканъ вина, и поврьте, что въ обществ вамъ поврятъ, что вы все выпили, безъ того, чтобъ вы опрокидывали стаканъ себ на носъ.
Увлеченный разсказомъ, я дйствительно выдлывалъ что-то подобное съ своимъ стаканомъ. Я поблагодарилъ его за замчаніе и извинился; но онъ сказалъ:
— Ничего, ничего, и продолжалъ. — Итакъ, миссъ Гавишамъ сдлалась богатой наслдницей и вс стали поглядывать на нее какъ на хорошую невсту. Братъ ея имлъ теперь состояніе, ло новыя безумства втянули его въ долги и наконецъ совершенно разорили. Съ сестрою онъ ладилъ еще мене, чмъ съ отцомъ и, полагаютъ, смертельно ненавидлъ за то, что она будто-бы возставляла отца противъ него… Ну-съ, любезный Гендель, а позволю себ маленькое отступленіе и замчу вамъ, что салфетка не влзетъ въ стаканъ.
Зачмъ я хотлъ забить свою салфетку въ стаканъ — право не съумю сказать. Знаю только, что я самъ очень удивился, увидвъ съ какою настойчивостью, достойною лучшаго дла, я вдавливалъ ее въ столь-тсные предлы. Я опять поблагодарилъ его и извинился, а онъ опять повторилъ:
— Ничего, ничего, и продолжалъ:- въ то время сталъ появляться везд на скачкахъ, на балахъ молодой человкъ, который ухаживалъ за миссъ Гавишамъ. Я его никогда не видалъ, потому-что это происходило лтъ двадцать пять назадъ (когда насъ съ вами и на свт не было), но, по словамъ отца, онъ былъ видный мужчина, именно годный на такого рода дло. Но отецъ говоритъ, что, несмотря на весь этотъ вншній лоскъ, безпристрастный глазъ могъ замтить что онъ не былъ джентльменъ, потому-что, говоритъ отецъ, съ-тхъ-поръ, какъ свтъ стоитъ, не видано, чтобъ человкъ, не будучи истиннымъ джентльменомъ въ душ, былъ бы джентльменомъ по наружности. Строенія дерева никакимъ лакомъ не скроешь. Ну-съ, вотъ этотъ-то человкъ сталъ волочиться за миссъ Гавишамъ и, наконецъ, признался ей въ любви. Я думаю, въ ней до той поры было немного чувства, но теперь она дйствительно страстно полюбила его, просто, боготворила его. Онъ сталъ систематически пользоваться ея расположеніемъ, чтобъ извлечь возможную для себя пользу; вытянулъ у нея большія суммы денегъ для себя и уговорилъ откупить у брата за огромныя деньги его часть въ пивоварн, говоря, что, сдлавшись ея мужемъ, онъ хочетъ одинъ вести дло. Вашъ опекунъ тогда еще не пользовался довренностью миссъ Гавишамъ, и она была слишкомъ горда и слишкомъ влюблена, чтобъ послушать чьего бы ни было совта. Родственники у нея были бдные и низкопоклонные, за исключеніемъ моего отца, который, хотя и былъ бденъ, но никогда не подслуживался и не завидовалъ другимъ. Онъ одинъ, изъ всхъ ее окружавшихъ, предостерегалъ ее не довряться такъ неограниченно этому человку. Она выждала удобнаго случая, и однажды, въ присутствіи своего возлюбленнаго, выгнала отца моего изъ дома; съ-тхъ-поръ онъ и не видался съ нею.
Я припомнилъ, что она говорила: «Маью навститъ меня, наконецъ, когда я буду лежать на стол», и спросилъ Герберта: дйствительно ли, отецъ его былъ такъ озлобленъ противъ нея.