Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 1

Чечетка, отбиваемая персонажами музыкальной комедии, создает звукоряд «фиктивных мгновений». В них слишком много гармонии, мелодичности и прихотливой виртуозности. В чечетке персонажи получают свободу отбивать свои мгновения жизни так, как им хочется или как велит несмолкающая музыка. С секундами реального военного времени так не получается.

Но «Девушка моей мечты» может рассматриваться как контрастный фон из «сахарной пудры» не только для русской радистки, но для всех женщин рейха, фигурирующих в «Семнадцати мгновениях…» Ничего общего с Марикой Рёкк не имеют ни стенографистки в бункере фюрера, ни медсестры в госпитале, одна из которых сотрудница СС, выполняющая функции надзора и контроля, а не столько медицинской помощи… Ни школьная учительница, тоже сотрудница СС, следящая за Штирлицем в музее… Ни приятельница фрау Заурих, Габи, печальная, одинокая, никому не нужная, несмотря на свою красоту… Ни тихие серые труженицы приюта, откуда Хельмут забирает свою дочь… Ни пьяная женщина-математик (Инна Ульянова), в вечернем платье и с меховым манто, единственным своим «партнером» и «питомцем». Она будет приставать к Штирлицу в ночном швейцарском кафе, являя собой жалкое зрелище… Ни даже Барбара Крайн, приставленная к Кэт после согласия той на сотрудничество.

Дело не только в том, что, в отличие от Марики Рёкк, Барбара отменно некрасива и неженственна. Все реальные женщины отнюдь не купаются в мужском восхищении и любви. Они функционируют, будучи маленькими частицами фашистской машины, и/или прозябают – иного не дано. Никто не видит в них большой самостоятельной ценности. Жизнь такова, что всем не до них. Мир вращается вокруг прекрасной героини только в кино. И тут «Семнадцать мгновений…» как бы невольно провоцируют внимательного зрителя на возможные сопоставления с аналогичным несовпадением в советском социокультурном пространстве: образы женщин в нашем предвоенном кино имели очень мало общего с реальным положением и повседневным бытием женщин в советской, нередко жестокой и экстремальной реальности.

Сверхзадачи политики и цели человека

В фильме сохраняется неоднозначность отношения самого Штирлица и авторов к постулируемым сверхзадачам разведчика. С одной стороны, всячески подчеркивается, что полученное Штирлицем задание почти невыполнимо. Но насколько оно решающе для движения истории? Во второй серии закадровый голос делает оговорку: Штирлиц «понимал, что какие бы сепаратные переговоры сейчас ни начались, они не могли изменить ход событий и отношений, сложившихся в результате этой войны… Но задание получено. И Штирлиц отчетливо понимал всю его сложность». То есть, значимость его миссии важно не переоценить, не генерализировать, что могло бы сделать картину излишне жанровой, а потому наивной.

В сущности, «Семнадцать мгновений весны» не есть фильм о том, как была одержана победа во Второй Мировой войне. «…Кое-кто из наиболее чутких и логичных идеологов морщился: получалось, что Великую Отечественную выиграли не реальные солдаты на полях сражений, а выдуманный разведчик в кабинетах высокопоставленных германских функционеров», – замечает Ю. А. Богомолов [255]. На самом деле это некоторая аберрация, проистекающая из стереотипа мышления. Если фильм «про войну», то есть про военное время, значит, он о том, как эта война выигрывалась. Однако на самом деле фильм Татьяны Лиозновой о том, как складывался политический расклад в послевоенной Европе.

Созданный в фильме троп время-мгновение-вечность косвенно работает на подтверждение важности полученного героем задания. Оно заключается в том, чтобы предотвратить заключение мира западными союзниками с фашистской Германией без участия СССР и без официальной отмены, в сущности, самого фашизма. По концепции фильма, Штирлиц должен обеспечить правильное решение судеб Европы в будущем. Он выступает тайным модератором будущего, путающим карты модераторов явных, обладающих большими деньгами, силой и властью. Это великая миссия.