Большой театр. Секреты колыбели русского балета от Екатерины II до наших дней

В конечном счете, «Болт» повествовал о машине, сломанной злодеем, не понимавшим мир, в котором он живет. Все исправили те, кто понимал. Сам балет был машиной иного рода — старой имперской машиной, нуждавшейся в советской модернизации. Шостакович и Лопухов, обладавшие достаточным самомнением и гениальностью, воображали себя ремонтниками, поэтому сюжет сосредотачивался на пойманном беспризорнике. Их герой творит зло, чтобы впоследствии совершить добро, став эмоционально и психологически привлекательным персонажем. Однако вместо похвалы создатели постановки прочитали следующее: «„Болт“ — это провал, и он должен послужить последним предупреждением для композитора»[567]. Только Смирнов избежал критики, бежав в Нью-Йорк, чтобы возглавить Amkino Corporation, распространявшую советские фильмы в США, а Шостакович и Лопухов возвратились к работе в Ленинграде.

Они вновь объединились для создания балета «Светлый ручей» для Ленинградского академического Малого оперного театра (бывший и нынешний Михайловский театр), где при поддержке региональных органов власти в 1933 году сформировалась комическая балетная труппа. Они не сильно боялись провала, и «Светлый ручей» не подвел их (кроме того, что некоторые части сценария их обязали вырезать). Для гротеска все еще оставалось место, как и для сатиры. Композитор и хореограф знали имена политических противников, но «плохие парни» современного балета приветствовали любое внимание, даже плохие отзывы в прессе. Судя по переписке Шостаковича и воспоминаниям Лопухова, страх еще не витал в воздухе.

Письма композитора к талантливому балетному критику Соллертинскому — его близкому школьному другу, советнику и защитнику — были полны иронии по поводу последних политических событий, включая истерию вокруг речи Сталина в ноябре 1935 года перед «потрясенными» рабочими, перевыполнившими пятилетний план развития народного хозяйства. «Сегодня, — писал Шостакович, якобы довольный перерывом в рутинном сочинении классики советского репертуара, — я имел огромное счастье присутствовать на заключительном заседании съезда стахановцев. Слушал вступительную речь товарищей Сталина, Ворошилова и Шверника. Меня очаровала речь Ворошилова, но, услышав слова Сталина, я не мог больше сдерживать себя — крикнул „Ура!“ вместе со всем залом и громко зааплодировал. Вы прочтете его историческую речь в газетах, поэтому не буду излагать ее здесь. Сегодня, конечно, был самый счастливый день в моей жизни, ведь я видел и слышал самого вождя»[568]. Он закончил пасквиль упоминанием текущей работы: «Собрание началось в час. В связи с этим я рано ушел с репетиции из Большого театра». Шостакович имел в виду подготовку московской постановки «Светлого ручья», последовавшей за довольно успешной ленинградской премьерой примерно через 5 месяцев.

В преддверии постановки балета в Большом 30 ноября 1935 года публиковались положительные отзывы. На репетицию пригласили рабочих пригородного завода СВАРЗ, специализировавшегося на производстве троллейбусов, шарикоподшипникового завода и завода «Динамо», выпускавшего локомотивные двигатели. Это, возможно, была не лучшая аудитория для предварительного показа балета о жизни в колхозе, но рабочим понравилась постановка, несмотря на то что их озадачили интриги во втором акте. На следующую генеральную репетицию прибыла группа донских казаков; победив в танцевальных и музыкальных конкурсах в местных колхозах, они получили право «увидеть чудеса советской столицы»[569]. Неизвестно, были ли это настоящие крестьяне, т. к. многих граждан принуждали к работе в сталинских колхозах, несмотря на отсутствие у них необходимых навыков. Помимо визита в Большой экскурсия включала поездку на московском метро, первая линия которого только что открылась, посещение цирка, планетария, зоопарка и государственных магазинов, где гости купили косметику, одежду, обувь и сувениры. Расходы оплатил Владимир Иванович Мутных (1895–1937), преемник Елены Малиновской, из бюджета Большого. Казаки прислали ему благодарственное письмо, написанное карандашом большими детскими буквами: «Мы просим вас лично, Владимир Иванович, когда товарищ Сталин придет в Большой театр, сказать ему, что мы, работники Вешенского колхоза, никогда не забудем 3 декабря 1935 года, когда впервые увидели нашего дорогого друга и великого вождя товарища Сталина»[570].

Сталин с членами правительства в ложе Большого театра в середине 1930-х годов.