Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2007

Наверняка и сейчас найдутся люди, которые скажут, что Тарас Бульба – это вроде как исторический роман, а Гоголь реалист и писал о реальном. Не входя пока в рассуждения о гоголевском реализме, скажем только, что Гоголь не просто описывает, а любуется и наслаждается, всячески оправдывает запорожцев в любой их деятельности и даже в безделье:

Только побуждаемые сильною корыстию <…> осмеливались жить и торговать в предместье, потому что запорожцы никогда не любили торговаться, а сколько рука вынула из кармана денег, столько и платили. Впрочем, участь этих корыстолюбивых торгашей была очень жалка. Они были похожи на тех, которые селились у подошвы Везувия, потому что как только у запорожцев не ставало денег, то удалые разбивали их лавочки и брали всегда даром.

Запорожцы у Гоголя – то, чем они скорее всего и были: некая смесь воровского «общака» и тренировочного лагеря нынешних джихадистов, борцов с неверными. Разница только та, что запорожцы, в отличие от правоверных мусульман, пьют «горелку», чем Гоголь особенно восхищается как свидетельством удалого размаха русской – а не украинской! – души.

Согласен: это реализм, причем как раз русский. Но тут вспоминается, что гоголевский реализм особого рода: он не социальную поверхность описывает, как считали в доисторические времена русской критики, а хтонические глубины русской жизни, ее архетипы. Это стало ясно как раз в революцию, когда выяснилось, что Чичиковы и Хлестаковы, Ноздревы и Маниловы – не характеры и не типы, а именно архетипы России. Тогда и Розанов признал, что Гоголь отнюдь не клевещет на Россию, а глядит в самую глубину. Бердяев сказал: русская революция – смесь маниловщины с ноздревщиной. Что касается Павла Ивановича Чичикова, то как раз в постсоветское время наступило самое его раздолье.

Беспечность, удалой размах и безответственность, которыми восхищается Гоголь в запорожцах, могут быть признаны архетипически русскими чертами, но восхищаться ими, после всех опытов, как-то и неприлично. Безусловно, «Тарас Бульба» – не исторический роман, это эпос, попытка эпоса по крайней мере. Конечно, на многих страницах повести видна печать гоголевского гения, от некоторых фраз захватывает дух: «даром в поле пуля улетела». Конечно, эпический герой существует по ту сторону добра и зла, этика никак не свойственна эпосу. Термин «этика» происходит от слова «этос», и по-древнегречески это даже не нрав, а статуарная позиция, осанка. Об этом Шпенглер много написал. И осанка у гоголевских запорожцев, конечно, есть. Но ведь недаром сам же Гоголь неоднократно упоминает о давности описываемых событий, не забывает об исторической дистанции, как в одном уже процитированном месте. Но как раз дистанции и не должно быть в эпосе, его время – вечное настоящее, время мифа.

Попытавшись написать эпос, Гоголь изменил своему художественному дару, главное свойство которого комизм. Гоголь вне комизма почти не существует, почти перестает быть художником. Возьмем его шедевры, хотя бы «Невский проспект»: высокий строй речи Гоголь не держит долго, дает комическое снижение трагическим ситуациям, художник Пескарев сменяется поручиком Пироговым. В «Мертвых душах» гоголевская риторика – изюминка, а не самый пирог, например, в зачине главы шестой, с знаменитой концовкой: «О моя юность! О моя свежесть!» Ну и конечно самый финал с Русью-тройкой, в которой, однако, едет Чичиков. Не нужно думать, что Гоголь сам этого не видел, что это Мережковский первым обнаружил. И ведь даже в «Мертвых душах» хотели видеть эпос, об этом писал Константин Аксаков. Но эпос не может быть комическим, тогда он становится пародийным, ирои-комической поэмой, как «Торжество земледелия» Заболоцкого.

И теперь едва ли не главное о «Тарасе Бульбе»: в нем тоже присутствует могучее гоголевское комическое начало. Но где? В главе одиннадцатой, в которой описываются приключения Тараса в еврейском местечке. Вообще антисемитизм «Тараса» как бы и нужно, по-авторскому замыслу, брать комически, но сейчас это уже, простите, не смешно.

Совсем нетрудно сказать, когда и у кого получился «Тарас Бульба»: у Бабеля в «Конармии». «Тараса Бульбу» правильно написать может только еврей.