Божественная комедия

       Само не отражается ни в чём.

¹⁰⁹ Ты хочешь знать, давно ль я, волей бога,

       Вступил в высокий сад, где в должный миг

       Тебе открылась горняя дорога,[1650]

¹¹² Надолго ль он в глазах моих возник,

       И настоящую причину гнева,

       И мною изобретённый язык.

¹¹⁵ Знай, сын мой: не вкушение от древа,

       А нарушенье воли божества

       Я искупал, и искупала Ева.

¹¹⁸ Четыре тысячи и триста два

       Возврата солнца твердь меня манила

       Там, где Вергилий свыше внял слова;[1651]

¹²¹ Оно же все попутные светила

       Повторно девятьсот и тридцать раз,

       Пока я жил на свете, посетило.[1652]

¹²⁴ Язык, который создал я, угас

       Задолго до немыслимого дела

       Тех, кто Немвродов исполнял приказ;[1653]

¹²⁷ Плоды ума зависимы всецело

       От склоннностей, а эти — от светил,

       И потому не длятся без предела.

¹³⁰ Естественно, чтоб смертный говорил;

       Но — так иль по-другому, это надо,

       Чтоб не природа, а он сам решил.

¹³³ Пока я не сошёл к томленью Ада,

       "И" в дольном мире звался Всеблагой,

       В котором вечная моя отрада;

¹³⁶ Потом он звался «Эль»; и так любой

       Обычай смертных сам себя сменяет,

       Как и листва сменяется листвой.

¹³⁹ На той горе, что выше всех всплывает,

       Я пробыл и святым, и несвятым

       От утра и до часа, что вступает,

¹⁴² Чуть солнце сменит четверть, за шестым".[1654]

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Восьмое, звёздное небо (окончание). — Вознесение в девятое небо

¹ «Отцу, и сыну, и святому духу» —

     Повсюду — «слава!» — раздалось в Раю,

     И тот напев был упоеньем слуху.

⁴ Взирая, я, казалось, взором пью

     Улыбку мирозданья, так что зримый

     И звучный хмель вливался в грудь мою.

⁷ О, радость! О, восторг невыразимый!

     О, жизнь, где всё — любовь и всё — покой!

     О, верный клад, без алчности хранимый!

¹⁰ Четыре светоча[1655] передо мной

      Пылали, и, мгновенье за мгновеньем,

      Представший первым[1656] силил пламень свой;

¹³ И стал таким, каким пред нашим зреньем

      Юпитер был бы, если б Марс и он,

      Став птицами, сменились опереньем.[1657]

¹⁶ Та власть, которой там распределён

      Черёд и чин, благословенным светам

      Велела смолкнуть, и угас их звон,

¹⁹ Когда я внял: "Что я меняюсь цветом,

      Не удивляйся; внемля мой глагол,

      Все переменят цвет в соборе этом.

²² Тот, кто, как вор, воссел на мой престол,[1658]

      На мой престол, на мой престол, который

      Пуст перед сыном божиим, возвёл

²⁵ На кладбище моем[1659] сплошные горы

      Кровавой грязи; сверженный с высот,[1660]

      Любуясь этим, утешает взоры".

²⁸ Тот цвет, которым солнечный восход

      Иль час заката облака объемлет,

      Внезапно охватил весь небосвод.

³¹ И словно женщина, чья честь не дремлет

      И сердце стойко, чувствует испуг,

      Когда о чьём-либо проступке внемлет,

³⁴ Так Беатриче изменилась вдруг;

      Я думаю, что небо так затмилось,

      Когда Всесильный[1661] поникал средь мук.

³⁷ Меж тем все дальше речь его стремилась,

      И перемена в голосе была

      Не меньшая, чем в облике явилась.

⁴⁰ "Невеста божья не затем взросла

      Моею кровью, кровью Лина, Клета,

      Чтоб золото стяжалось без числа;

⁴³ И только чтоб стяжать блаженство это,

      Сикст, Пий, Каликст и праведный Урбан,[1662]

      Стеня, пролили кровь в былые лета.

⁴⁶ Не мы хотели, чтобы христиан

      Преемник наш пристрастною рукою

      Делил на правый и на левый стан;[1663]

⁴⁹ Ни чтоб ключи, полученные мною,

      Могли гербом на ратном стяге стать,

      Который на крещёных поднят к бою;

⁵² Ни чтобы образ мой скреплял печать

      Для льготных грамот, покупных и лживых,

      Меня краснеть неволя и пылать!

⁵⁵ В одежде пастырей-волков грызливых

      На всех лугах мы видим средь ягнят.

      О божий суд, восстань на нечестивых!

⁵⁸ Гасконцы с каорсинцами[1664] хотят

      Пить нашу кровь; о доброе начало,[1665]

      В какой конечный впало ты разврат!

⁶¹ Но промысел, чья помощь Рим спасала

      В великой Сципионовой борьбе,[1666]

      Спасёт, я знаю, — и пора настала.

⁶⁴ И ты, мой сын, сойдя к земной судьбе

      Под смертным грузом, смелыми устами

      Скажи о том, что я сказал тебе!"

⁶⁷ Как дельный воздух мёрзлыми парами

      Снежит к земле, едва лишь Козерог

      К светилу дня притронется рогами,[1667]

⁷⁰ Так здесь эфир себя в красу облёк,

      Победные взвевая испаренья,

      Помедлившие с нами долгий срок.

⁷³ Мой взгляд следил все выше их движенья,

      Пока среда чрезмерной высоты

      Ему не преградила восхожденья.

⁷⁶ И госпожа, когда от той меты

      Я взор отвёл, сказала: "Опуская

      Глаза, взгляни, куда пронёсся ты!"

⁷⁹ И я увидел, что с тех пор, когда я[1668]

      Вниз посмотрел, над первой полосой

      Я от средины сдвинулся до края.

⁸² Я видел там, за Гадесом[1669], шальной

      Улиссов путь;[1670] здесь — берег, на котором

      Европа стала ношей дорогой.[1671]

⁸⁵ Я тот клочок[1672] обвёл бы шире взором,

      Но солнце в бездне упреждало нас

      На целый знак и больше,[1673] в беге скором.

⁸⁸ Влюблённый дух, который всякий час

      Стремился пламенно к своей богине,

      Как никогда ждал взора милых глаз;

⁹¹ Всё, чем природа или кисть доныне

      Пленяли взор, чтоб уловлять сердца,

      Иль в смертном теле, или на картине,

⁹⁴ Казалось бы ничтожным до конца

      Пред дивной радостью, что мне блеснула,

      Чуть я увидел свет её лица;

⁹⁷ И мощь, которой мне в глаза пахнуло,