К прямому совершенству не прийти,
Их ждёт полнее бытие в грядущем"[62]
.Я всей беседы нашей не отмечу;
И там, где к бездне начал спуск вести,
ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ
Хриплоголосый Плутос закричал.
"Хотя бы он и вдвое был свирепей, —
Не поддавайся страху: что могло бы
Нам помешать спуститься с этих скал?"
Он молвил так: "Молчи, проклятый волк!
Сгинь в клокотаньи собственной утробы!
Так хочет тот, кто мщенье Михаила[65]
Обрушил в небе на мятежный полк".
Свиваясь, если щегла рухнет вдруг,
Так рухнул зверь, и в нём исчезла сила.
Объемлющим всю скверну мирозданья,
Из третьего сошли в четвёртый круг.
Все те, что я увидел, перечтёт?
Почто такие за вину терзанья?
И вспять отхлынет, преграждённый встречным,
Так люди здесь водили хоровод.
Два сонмища шагали, рать на рать,
Толкая грудью грузы, с воплем вечным;
С трудом брели назад, крича друг другу:
«Чего копить?» или «Чего швырять?» —
Шли к супротивной точке с двух сторон,
По-прежнему ругаясь сквозь натугу;
Их полукруг такой же дракой хмурой.
И я промолвил, сердцем сокрушён:
Ужель всё это клирики, весь ряд
От нас налево[67]
, эти там, с тонзурой?"Умом настолько в жизни были кривы,
Что в меру не умели делать трат[68]
.Когда они стоят к лицу лицом,
Наперекор друг другу нечестивы[69]
.Здесь встретишь папу, встретишь кардинала,
Не превзойдённых ни одним скупцом".
Узнал из тех, кого не так давно
Подобное нечестие пятнало".
На них такая грязь от жизни гадкой,
Что разуму обличье их темно.
Они восстанут из своих могил,
Те — сжав кулак, а эти — с плешью гладкой[70]
.Лишён блаженств и занят этой бучей;
Её и без меня ты оценил.
Даяния Фортуны, род земной
Исполнившие ненависти жгучей:
Иль было встарь, из этих теней, бедных
Не успокоило бы ни одной".
Что есть Фортуна, счастье всех племён
Держащая в когтях своих победных?"
Какая тьма ваш разум обуяла!
Так будь же наставленьем утолён.
Воздвигнув тверди, создал им вождей,
Чтоб каждой части часть своя сияла,
Мирской же блеск он предал в полновластье
Правительнице судеб, чтобы ей
Из рода в род и из краёв в края,
В том смертной воле возбранив участье.
Она свершает промысел свой строгий,
И он невидим, как в траве змея.
Она провидит, судит и царит,
Как в прочих царствах остальные боги.
Нужда её торопит ежечасно,
И всем она недолгий миг дарит.
Хотя бы подобала ей хвала,
И распинают, и клянут напрасно.
Она, смеясь меж первенцев творенья[71]
,Крутит свой шар, блаженна и светла[72]
.Склонились звезды[74]
, те, что плыли ввысь,Когда мы шли; запретны промедленья".
До струй ручья, которые просторной,
Изрытой ими, впадиной неслись.
И мы, в соседстве этих мрачных вод,
Сошли по диким тропам с кручи горной.
В Стигийское болото[75]
, ниспадаяК подножью серокаменных высот.
Людей, погрязших в омуте реки;
Была свирепа их толпа нагая.
Но головой, и грудью, и ногами,
Друг друга норовя изгрызть в клочки.
Ты видишь тех, кого осилил гнев;
Ещё ты должен знать, что под волнами
Пузырят воду на пространстве зримом,
Как подтверждает око, посмотрев.
Который блещет, солнцу веселясь,
Мы были скучны, полны вялым дымом;
Такую песнь у них курлычет горло,
Напрасно слово вымолвить трудясь".
Мы, гранью топи и сухой земли,