Когда вернутся из Иосафата[96]
В той плоти вновь, какую кто носил.
Как Эпикур[97]
и все, кто вместе с ним,Что души с плотью гибнут без возврата
И утоленье помысла другого[98]
,Который в сердце у тебя таим".
Я берегу, в душе его храня,
Чтоб заповедь твою[99]
блюсти сурово".Идёшь, живой, и скромен столь примерно,
Прошу тебя, побудь вблизи меня.
Сын благородной родины моей,
Быть может, мной измученной чрезмерно".
Из некоей могилы; оробело
Я к моему вождю прильнул тесней.
Взгляни, ты видишь: Фарината встал.
Вот: всё от чресл и выше видно тело".
А он, чело и грудь вздымая властно,
Казалось, Ад с презреньем озирал.
Среди огней, лизавших нам пяты,
И так промолвил: «Говори с ним ясно».
В ногах могилы, мёртвый, глянув строго,
Спросил надменно: «Чей потомок ты?»
Но в точности поведал обо всём;
Тогда он брови изогнул немного,
Мне, всем моим сокровным и клевретам;
Он от меня два раза нёс разгром".
Они вернулись вновь со всех сторон;
А вашим счастья нет в искусстве этом"[100]
.Приподнял подбородок выше края;
Казалось, он коленопреклонен.
Увидеть, нет ли спутника со мной;
Но умерла надежда, и, рыдая,
Тебя привёл твой величавый гений,
Где сын мой? Почему он не с тобой?"
Ответил я, — и здесь мой вождь стоит;
А Гвидо ваш не чтил его творений".
Мне явственно прочли, кого я встретил;
И отзыв мой был ясен и открыт.
Он их не чтил? Его уж нет средь вас?
Отрадный свет его очам не светел?"
Недолгое молчанье предваряло,
Он рухнул навзничь и исчез из глаз[101]
.Стать около, недвижен был и тих
И облик свой не изменил нимало.
Искусство это трудным остаётся,
Больнее мне, чем ложе мук моих.
Лик госпожи, чью волю здесь творят[102]
,Ты сам поймёшь, легко ль оно даётся.
Поведай мне: зачем без снисхожденья
Законы ваши всех моих клеймят?"
Окрасившего Арбию[103]
в багрец,У нас во храме так творят моленья".
"Там был не только я, и в бой едва ли
Шёл беспричинно хоть один боец.
Флоренцию стереть с лица земли;
Я спас её, при поднятом забрале".
Ответил я. — Но разрешите путы,
Которые мой ум обволокли.
Сокрытые в грядущем времена,
А в настоящем взор ваш полон смуты"[105]
.Он отвечал, — как дальнозорким людям;
Лишь эта ясность нам Вождём дана.
Наш ум напрасно; по чужим вестям
О вашем смертном бытии мы сýдим.
Едва замкнётся дверь времён грядущих[106]
,Умрёт всё знанье, свойственное нам".
"Поведайте упавшему тому,
Что сын его ещё среди живущих;
Что размышлял, сомнением объятый,
Над тем, что ныне явственно уму".
Я молвил духу, что я речь прерву,
Но знать хочу, кто с ним в земле проклятой.
И Федерик Второй[107]
лёг в яму эту,И кардинал[108]
; лишь этих назову".Я двинул шаг, в тревоге от угроз[109]
,Ища разгадку тёмному ответу.
«Чем ты смущён? Я это сердцем чую».
И я ему ответил на вопрос.
Твоей судьбы", — мне повелел поэт.
Потом он поднял перст: "Но знай другую:
Прекрасных глаз, всё видящих правдиво,
Постигнешь путь твоих грядущих лет"[110]
.И нас от стен повёл пологий скат
К средине круга, в сторону обрыва,
ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ
Где груда скал под нашею пятой
Ещё страшней пучину открывала.
Навстречу нам из пропасти валившей,
Мой вождь и я укрылись за плитой
"Здесь папа Анастасий заточен,
Вослед Фотину правый путь забывший"[111]
.