Божественная комедия

      С ним излучает слитное влиянье.

¹⁶ Вослед глазам последовав умом,

      Преобрази их в зеркала видений,

      Встающих в этом зеркале большом".[1551]

¹⁹ Кто ведал бы, как много упоений

      В лице блаженном почерпал мой взгляд,

      Когда был призван к смене впечатлений,

²² Тот понял бы, как я свершить был рад

      Всё то, что госпожа повелевала,

      Когда б он взвесил чаши двух услад.[1552]

²⁵ В глубинах мирокружного кристалла,[1553]

      Который как властитель[1554] наречён,

      Под чьей державой мёртвым зло лежало,

²⁸ Всю словно золото, где луч зажжён,

      Я лестницу увидел восходящей

      Так высоко, что взор мой был сражён.

³¹ И рать огней увидел нисходящей

      По ступеням, и мнилось — так светла

      Вся яркость славы, в небесах горящей.

³⁴ И как грачи, едва заря взошла,

      Обычай свой блюдя, гурьбой толкутся,

      Чтоб отогреть застывшие крыла,

³⁷ Потом летят, одни — чтоб не вернуться,

      Другие — чтоб вернуться поскорей,

      А третьи все над тем же местом вьются,

⁴⁰ Так поступал и этот блеск огней,

      К нам с высоты стремившийся согласно, —

      Столкнувшись на одной из ступеней.

⁴³ И к нам ближайший просиял так ясно,

      Что в мыслях я промолвил: "Этот знак

      Твоей любви понятен мне безгласно".

⁴⁶ Но мне внушавшая, когда и как

      Сказать и промолчать, тиха; желанье

      Я подавляю, и мой выбор благ.

⁴⁹ Она увидела моё молчанье,

      Его провидя в видящем с высот,

      И мне сказала: «Утоли алканье!»

⁵² Я начал: "По заслугам я не тот,

      Чья речь достойна твоего ответа.

      Но, ради той, кто мне просить даёт,

⁵⁵ О жизнь блаженная, ты, что одета

      Своею радостью, скажи, зачем

      Ты стала близ меня в сиянье света;

⁵⁸ И почему здесь в этой тверди нем

      Напев, который в нижних кругах Рая

      Звучит так сладко, несравним ни с чем".

⁶¹ "Твой слух, как зренье, смертен, — отвечая,

      Он молвил. — Потому здесь не поют,

      Не улыбнулась путница святая.[1555]

⁶⁴ Я, снизошед, остановился тут,

      Чтоб радостным почтить тебя приветом

      Слов и лучей, в которых я замкнут.

⁶⁷ Не бо′льшая любовь сказалась в этом:

      Такой и большей пламенеют там,

      Вверху,[1556] как зримо по горящим светам;

⁷⁰ Но высшая любовь, внушая нам

      Служить тому, кто правит всей вселенной,

      Здесь назначает, как ты видишь сам".

⁷³ "Мне ясно, — я сказал, — о свет священный,

      Что вольною любовью побуждён

      Ваш сонм идти за Волей сокровенной;

⁷⁶ Но есть одно, чем разум мой смущён:

      Зачем лишь ты средь стольких оказался

      К беседе этой предопределён".

⁷⁹ Ещё последний слог мой не сказался,

      Когда, средину претворяя в ось,

      Огонь, как быстрый жёрнов, завращался,

⁸² И из любви, в нём скрытой, раздалось:

      "Свет благодати на меня стремится,

      Меня облёкший пронизав насквозь,

⁸⁵ И, с ним соединясь, мой взор острится,

      И сам я так взнесён, что мне видна

      Прасущность, из которой он струится.

⁸⁸ Так пламенная радость мне дана,

      И этой зоркости моей чудесной

      Воспламененность риз моих равна.

⁹¹ Но ни светлейший дух в стране небесной,

      Ни самый вникший в бога серафим

      Не скажут тайны, и для них безвестной.

⁹⁴ Так глубоко ответ словам твоим

      Скрыт в пропасти предвечного решенья,

      Что взору сотворённому незрим.

⁹⁷ И ты, вернувшись в смертные селенья,

      Скажи об этом, ибо там спешат

      К её краям тропою дерзновенья.

¹⁰⁰ Ум, здесь светящий, там укутан в чад;

       Суди, как на земле в нём сила бренна,

       Раз он бессилен, даже небом взят".

¹⁰³ Свои вопросы я пресёк мгновенно,

       Стесняемый преградой этих слов,

       И лишь — кто он,[1557] спросил его смиренно.

¹⁰⁶ "Есть кряж меж италийских берегов,

       К твоей отчизне близкий и намного

       Взнесённый выше грохота громов;

¹⁰⁹ Он Катрию отводит в виде рога,

       Сходящего к стенам монастыря,

       Который служит почитанью бога".[1558]

¹¹² Так в третий раз он начал, говоря.

       "Там, — продолжал он мне, благоречивый, —

       Я так окреп, господень труд творя,

¹¹⁵ Кто, добавляя к пище сок оливы,

       Легко сносил жары и холода,

       Духовным созерцанием счастливый.

¹¹⁸ Скит этот небу приносил всегда

       Обильный плод; но истощился рано,

       И ныне близок день его стыда.

¹²¹ В той киновии был я Пьер Дамьяно,

       И грешный Пётр был у Адрийских вод,

       Где инокам — Мариин дом охрана.[1559]

¹²⁴ Когда был близок дней моих исход,

       Мне дали шляпу[1560] противу желанья,

       Ту, что от худа к худшему идёт.

¹²⁷ Ходили Кифа и Сосуд Избранья[1561]

       Святого духа, каждый бос и худ,

       Питаясь здесь и там от подаянья.

¹³⁰ А нынешних святителей ведут

       Под локотки, да спереди вожатый, —

       Так тяжелы! — да сзади хвост несут.

¹³³ И конь и всадник мантией объяты, —

       Под той же шкурой целых два скота.

       Терпенье божье, скоро ль час расплаты!"

¹³⁶ При этом слове блески, больше ста,

       По ступеням, кружась, спускаться стали,

       И, что ни круг, росла их красота.

¹³⁹ Потом они умолкшего обстали

       И столь могучий испустили крик,

       Что здесь[1562] подобье сыщется едва ли.

¹⁴² Слов я не понял; так был гром велик.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Седьмое небо — Сатурн (окончание). — Вознесение в восьмое, звёздное небо

¹ Объят смятеньем, я направил взоры

     К моей вожатой, как малыш спешит

     Всегда туда, где верной ждёт опоры;

⁴ Она, как мать, чей голос так звучит,

     Что мальчик, побледневший от волненья,

     Опять весёлый обретает вид,