Божественная комедия

⁴⁰ Потом он начал: "Тот, кто очертил

      Окружность мира, где и сокровенный,

      И явный строй вещей распределил,

⁴³ Не мог запечатлеть во всей вселенной

      Свой разум так, чтобы её предел

      Он не превысил в мере несравненной.

⁴⁶ Тот первый горделивец, кто владел

      Всем, что доступно созданному было,

      Не выждав озаренья, пал, незрел.[1516]

⁴⁹ И всякому, чья маломощней сила,

      То Благо охватить возбранено,

      Что, без границ, само себе — мерило.

⁵² Зато и наше зренье, — а оно

      Лишь как единый из лучей причастно

      Уму, которым все озарено, —

⁵⁵ Не может быть само настолько властно,

      Чтобы его Исток во много раз

      Не видел дальше, чем рассудку ясно.

⁵⁸ И разум, данный каждому из вас,

      В смысл вечной справедливости вникая,

      Есть как бы в море устремлённый глаз:

⁶¹ Он видит дно, с прибрежия взирая,

      А над пучиной тщетно мечет взгляд;

      Меж тем дно есть, но застит глубь морская.

⁶⁴ Свет — только тот, который восприят

      От вечной Ясности; а все иное —

      Мрак, мгла телесная, телесный яд.

⁶⁷ Отныне правосудие живое

      Тебе раскрыл я и вопрос пресёк,

      Не оставлявший мысль твою в покое.

⁷⁰ Ты говорил: "Родится человек

      Над брегом Инда; о Христе ни слова

      Он не слыхал и не читал вовек;

⁷³ Он был всегда, как ни судить сурово,

      В делах и в мыслях к правде обращён,

      Ни в жизни, ни в речах не делал злого.

⁷⁶ И умер он без веры, не крещён.

      И вот, он проклят; но чего же ради?

      Чем он виновен, что не верил он?"

⁷⁹ Кто ты, чтобы, в судейском сев наряде,

      За много сотен миль решать дела,

      Когда твой глаз не видит дальше пяди?

⁸² Все те, чья мысль со мной бы вглубь пошла,

      Когда бы вас Писанье не смиряло,

      Сомненьям бы не ведали числа.

⁸⁵ О стадо смертных, мыслящее вяло!

      Благая воля изначала дней

      От благости своей не отступала.

⁸⁸ То — справедливо, что созвучно с ней;

      Не привлекаясь бренными благами,

      Она творит их из своих лучей".

⁹¹ Как аист, накормив птенцов, кругами,

      Витая над гнездом, чертит простор,

      А выкормок следит за ним глазами,

⁹⁴ Так воспарял, — и так вздымал я взор, —

      Передо мною образ благодатный,

      Чьи крылья подвигал такой собор.

⁹⁷ Он пел, кружа, и молвил: "Как невнятны

      Тебе мои слова, так искони

      Пути господни смертным непонятны".

¹⁰⁰ Когда недвижны сделались огни

       Святого духа, все как знак чудесный,

       Принёсший Риму честь в былые дни,[1517]

¹⁰³ Он начал вновь: "Сюда, в чертог небесный,

       Не восходил не веривший в Христа

       Ни ранее, ни позже казни крестной.

¹⁰⁶ Но много и таких зовёт Христа,

       Кто в день возмездья будет меньше prope[1518]

       К нему, чем те, кто не знавал Христа.

¹⁰⁹ Они родят презренье в эфиопе,

       Когда кто здесь окажется, кто — там,

       Навек в богатом или в нищем скопе.[1519]

¹¹² Что скажут персы вашим королям,

       Когда листы раскроются для взора,

       Где полностью записан весь их срам?

¹¹⁵ Там узрят, средь Альбертова позора,

       Как пражская земля разорена,

       О чём перо уже помянет скоро;[1520]

¹¹⁸ Там узрят, как над Сеной жизнь скудна,

       С тех пор как стал поддельщиком металла

       Тот, кто умрёт от шкуры кабана;[1521]

¹²¹ Там узрят, как гордыня обуяла

       Шотландца с англичанином,[1522] как им

       В своих границах слишком тесно стало.

¹²⁴ Увидят, как верны грехам земным

       Испанец и богемец,[1523] без печали

       Мирящийся с бесславием своим;

¹²⁷ Увидят, что заслуги засчитали

       Хромцу ерусалимскому чрез I,

       А через М — обратное вписали;[1524]

¹³⁰ Увидят, как живёт в скупой грязи

       Тот, кто над жгучим островом вельможен,[1525]

       Где для Анхиза был конец стези;[1526]

¹³³ И чтобы показать, как он ничтожен,

       О нём напишут с сокращеньем слов,

       Где многий смысл в немного строчек вложен.

¹³⁶ И обличатся в мерзости грехов

       И брат, и дядя,[1527] топчущие рьяно

       Честь прадедов и славу двух венцов.

¹³⁹ И не украсят царственного сана

       Норвежец, португалец или серб,

       Завистник веницейского чекана.[1528]

¹⁴² Блаженна Венгрия, когда ущерб

       Свой возместит![1529] И счастлива Наварра,

       Когда горами оградит свой герб![1530]

¹⁴⁵ Её остерегают от удара

       Стон Никосии, Фамагосты крик,

       Которых лютый зверь терзает яро,

¹⁴⁸ С другими неразлучный ни на миг".[1531]

ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ

Шестое небо — Юпитер (окончание)

¹ Как только тот, чьим блеском мир сияет,

     Покинет нами зримый небосклон,

     И ясный день повсюду угасает,

⁴ Твердь, чьи высоты озарял лишь он,

     Вновь проступает в яркости мгновенной

     Несчётных светов, где один зажжён.[1532]

⁷ Я вспомнил этот стройный чин вселенной,

     Чуть символ мира и его вождей

     Сомкнул, смолкая, клюв благословенный;

¹⁰ Затем что весь собор живых огней,

      Лучистей вспыхнув, начал песнопенья,

      Утраченные памятью моей.

¹³ О жар любви в улыбке озаренья,

      Как ты пылал в свирельном звоне их,

      Где лишь святые дышат помышленья!

¹⁶ Когда в лучах камений дорогих,

      В шестое пламя[1533] вправленных глубоко,

      Звук ангельского пения затих,

¹⁹ Я вдруг услышал словно шум потока,

      Который, светлый, падает с высот,

      Являя мощность своего истока.

²² Как звук своё обличие берёт

      У шейки цитры или как дыханью

      Отверстье дудки звонкость придаёт,

²⁵ Так, срока не давая ожиданью,

      Тот шум, вздымаясь вверх, пророкотал,

      Как полостью, орлиною гортанью.