Нынешнее демократическое правосознание склонно к ограничению власти, поскольку утратило способность ощущать ее божественный характер, оно ее боится. Современный человек знает, что он – «хороший», а потому искренне недоумевает, почему должен существовать ктото, кто сдерживает его желания и потребность в «самореализации». И, как полагают, чтобы верховная власть (да и любая власть вообще) казалась менее полнокровной, ее нужно разделить и оградить.
Напротив, «среднестатистический» византиец знал, что он – грешен; «всяк человек – ложь». А потому легко принимал ту мысль, что должна быть внешняя, Богом данная и Им освященная сила, способная обуздать и его личное греховное естество, и эгоизм других людей. Высшим центром христианской власти, способной сдержать субъективные, разрывающие общество и саму Церковь порывы, мог быть исключительно Римский император. Именно он был предопределен Богом для спасения Вселенной, получил от Христа особые дары, харизмы, дабы справляться со своими страстями и иметь разумение во всяком деле. Для византийца власть была освящена Богом, она священна.
Поэтому византийцы охотно прибавляли, приумножали достоинства одного лица, прибавляя их к достоинствам другого, чтобы максимально полно и содержательно раскрыть в случае необходимости идею всеспасительной царской власти и обеспечить общее благо христианского народа, т.е. Церкви. Поклонники форм, византийцы, тем не менее легко расставались со старыми образами и шли на невиданные политические комбинации, чтобы сохранить божественную гармонию мира и обеспечить (или восстановить) справедливость. В тех же случаях, когда во главе римского народа оказывались легендарные личности, спасители отечества, полнокровные и неутомимые властители, потребность в помощи сама собой отпадала, и цари правили единовластно.
Конечно же, говорить о реставрации византийского «многоцарствия» в современной политической действительности совершенно невозможно. Но старинные картины иного политического бытия, бытия созидающего, творческого, созданного верующим, христианским сознанием, служат нам блистательным ориентиром в собственном пути по дорогам истории.
2012 г.
Византийские императрицы
Безусловно, центральной, цементирующей фигурой византийской государственности являлся император – об этом много писали раньше (в том числе и автор этих строк) и не имеет смысла здесь распространяться на данную тему. Скажем лишь, что, будучи лицом, чей статус являлся священным и даже священническим, Римский (Византийский) царь обладал беспрецедентно широкими полномочиями как в политической сфере, так и в области церковного управления. Как «викарию Христа на земле» (официальный царский титул), «принявшему от Бога общее попечение обо всех людях», ему, по словам св. Юстиниана Великого (527—565), «нет ничего недоступного, поскольку императору подобает верховное попечение и забота о спасении подданных». Василевс напрямую регулировал сферу церковного управления и даже вероучения, включая вопросы догматики. Он не претендовал на совершение церковных таинств и главного из них – Евхаристии, но активно соучаствовал в их совершении на правах церковнослужителя, кадя в Святом Алтаре, проходя в него во время Литургии Царскими вратами, выполняя обязанности свещеносца и принимая Святые Дары под двумя видами, как священник.
Казалось бы, напрашивается естественный вывод, что император являлся фигурой самодостаточной, не нуждающейся в ком бы то ни было рядом с собой, и, конечно же, незаменимой. Разумеется, мы говорим уже о том периоде, когда претендент становился полноправным Римским (Византийским) самодержцем. Однако такой вывод откровенно противоречил бы исторической действительности, поскольку рядом с императором, во многом дополняя его и направляя, а иногда даже и подменяя, располагалась не менее величественная Византийская императрица, чей статус мало отличался (а в некоторые моменты времени и вовсе не отличался) от статуса ее царственного мужа. Онато и будет являться предметом нашего научного интереса.