Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Сколько раз перечитывал я письмо твое, мой милый друг. Мне кажется, что я вижу, как ты стоишь, говоришь с Бенкендорфом, как государь изволит подходить, взять тебя милостиво за руку. Слышу слово, произнесенное громким царским голосом: «Здоров?» Вижу твой поклон. Вижу улыбку, когда ты сказал: «Почт-директорствует». Не поверишь, в каком восхищении Ольга, что государь ее вспомнил, но только (человек никогда не бывает совершенно доволен) она прибавила со вздохом: «Ах, папенька! Государь не вспомнил о своей крестнице, и дяденька ничего об ней не сказал государю!» – «Ну, мой ангел, это до другого раза». А княжна Александра Александровна становится очень мила. Теперь камер-юнкера[73] подмывает в Петербург. Он на это молодец, и я уверен, что он соберется и скоро к вам даст тягу. Вот Наташа, так та потяжелее, одно твердит: «Надобно 10 тысяч!» Пустяки, а три или четыре я дам ей с удовольствием большим, лишь бы исполнить желание пламенное Катеньки. Я полагаю, что жить бы могла Наташа у графини Мамоновой, близко от вас, а она, верно, согласится дать им комнаты три на месяц времени. Позондируй добрую соседку. Экипаж не нужен, только квартира; экипаж не столь главная статья. С платьями умеем мы экономически извертываться. Я не даю отбою моей жене. Вот бы Долгоруков их и эскортировал; зимой едешь и дешево, и скоро, и безопасно, и покойно. Теперь буду ей твердить, что дела требуют ее присутствия в Петербурге, чем-нибудь дабы ее вытурить отсюда. Хочется мне очень, чтобы Катенька повеселилась этот год, а здесь, кажется, балов не будет, утихло что-то.

Александр. Москва, 6 января 1833 года

Как прекрасно это слово государя, сказанное Карадори: «Ну как, мадам, как вы себя чувствуете среди тридцати трех тысяч моих друзей?» Как много заключают в себе слова сии! Как они изображают прекрасную душу Николая I! Не скажет, не может это сказать государь, который не уверен, что он делает все, что в силах его, чтобы видеть счастливыми подданных своих, чтобы быть ими любимым. Мы восхищались прекрасными словами государя. Вот слова, вот вечер, которыми мадам Карадори сможет щеголять всю жизнь свою.

Вот и Обресков. Этому везде хочется попасться. Вздумалось ему баллотироваться в президенты в купеческую управу; бездна там охотников, потому что 17 тысяч жалованья. Многие сенаторы баллотировались, и Каверину положили 4 избирательных и 80 с лишком черных шаров. Как бы и Обрескову не иметь такой же триумф. Теперь хочет быть старшиною Благородного собрания и просит ехать ужо поместить его в моей записке. Пожалуй, но моего одного голоса недостаточно.

Константин. С.-Петербург, 9 января 1833 года

Вчера ездил я во дворец по случаю Думы Аннинского ордена. Государь приказал, чтобы все кавалеры ездили, и подлинно, собралось, я думаю, около полусотни. До трех часов пробыли, и из тридцати кандидатов пятерых только успели баллотировать, в числе их – почтового и одного чиновника из канцелярии князя нашего. Конечно, если что подкрепляет и утешает меня при беспрерывных трудах и при душевных иногда скорбях, от коих я не изъят, то это милостивое со мной обращение государя – всякий раз, как имею счастие его видеть. Так было на балу, так было и в маскараде. Я еще не так сказал тебе насчет первого. Я говорил с Бенкендорфом, – чувствую вдруг, что мне кто-то сильно дует в затылок; обернувшись, вижу государя, который взял меня за руку и начал со мною разговор, как я тебе передал.

Александр. Москва, 9 января 1833 года

Ну, видно, мат пришел Махмуду. Посмотри, коли не наш же великодушный государь спасет его от гибели, забывая его прошедшее вероломство. Здесь слухи, что султан сел на пароход и отправился в Одессу, под покровительство Воронцова, то есть России. Сие было бы не так глупо.

С ним мы не сделаем то, что англичане сделали с Наполеоном, отдавшимся им безусловно в руки. Чтобы взять визиря в плен, надобно, чтоб низвержение было ужасно, ибо у визирей не палочницы под седлом, а арабские жеребцы, кои вывезут хоть кого.

Получив твое официальное письмо с деньгами (на которое особенно тебе отвечаю), я тотчас поехал к княгине Четвертинской вечером, нашел мужа в халате в кабинете, а возле него и княгиня, и дети у камина. «Не желаете ли откушать чаю? Хотя надобно выпить шампанского». – «Шампанского? Отчего же?» – «Оттого что сегодня ровно 22 года, как мы поженились». Стало, я кстати приехал. Отдал княгине пакет с деньгами и письмо князя Петра Михайловича, в чем посылаю тебе и расписку.

С сей почтою прислал великий князь Михаил Павлович при письме алмазные знаки Св. Александра Невского для Н.И.Демидова. Спеша к Четвертинской, я к нему сам не поехал, а написал ему поздравление и послал знаки с Ник. Ивановичем Похвисневым, приятелем его.

Александр. Москва, 12 января 1833 года