Братья Дуровы

обладала хорошим голосом.

Братья соперничали в наивных ухаживаниях. Подносили даме

своего сердца сласти, яблоки, апельсины, которые получали от трак¬

тирных посетителей за свои сальто-мортале и несложную клоунаду.

Дама принимала дары, оставаясь равнодушной к обоим поклон¬

никам. Это не мешало им горячо ревновать ее друг к другу, что еще

сильнее разжигала «она» для собственного развлечения.

Чтобы избавиться от сердечных страданий, Владимир бежал из

Твери. Вернее, из-за полного отсутствия денег, пешком по шпалам

побрел в родную Москву... Но отступление старшего брата не принес¬

ло Анатолию желанного успеха: арфистка предпочла его какому-то

богатому купчику.

—       Очень мне нужны твои жалкие гроши! — бросила она влюб¬

ленному юнцу на прощание.

Это было больно и оскорбительно. Тяжело переживая драму своей

первой любви, Анатолий в отчаянии бросился к тому, от чего до той

поры стойко удерживался,— к водке...

Еле добравшись из трактира домой, Анатолий затеял ссору с за¬

булдыгами балаганщиками, в схватке с ними потерпел поражение и

в довершение всего был ими ограблен до нитки.

Только «человек-каучук» посочувствовал бедному юноше, когда

с того слетел хмель. Пожурил его, дал добрый совет:

—       Уходи от нас, если счастья себе желаешь! Нехорошие мы лю¬

ди. Не оставайся у нас ни минуты, чтобы совсем не пропасть. Ты еще

молодой, может, к делу какому-нибудь приспособишься...

Анатолий решил послушать совета, попросил у Валыптока рас¬

чета.

—       Чего? — заорал хозяин.— Расчета... Да что ты, полагаешь,

что я только на одну ярмарку тебя взял? Нет, ты послужи, а я по¬

смотрю, на что ты годен, и тогда скажу, сколько ты заслуживаешь.

Все вы у меня только даром хлеб жрете. Вам бы ночевать в балагане,

а я вас чистой комнатой балую. Это ты ни во что не считаешь? Вон!

«Каучуковый человек» посоветовал не вступать в дальнейшие

пререкания с хозяином.

—       Ну, какой уж там расчет, слава богу, что не ударил. Ежели

ты не врешь, что в Москве у тебя есть где жить, то беги. Право слово,

убеги! И не пьянствуй, коли молоко на губах еще не обсохло. Дер¬

жись!

—       Нечаянно я...

—       Ох уж эти «нечаянно»! Все так начинают, а потом втягиваются.

—       Не буду, никогда больше не буду! Правда, в первый и в по¬

следний раз. Честное слово, в последний раз!

—       Вот и я из-за этой самой проклятой водки страдаю...

—       Знаю...

От балаганщиков Анатолий слышал грустную историю жизни

«человека-каучука». Блистательно начал он на арене карьеру «клшп-

ника» и за годы успешной работы сам обучил немало артистов искус¬

ству «ломкости и гибкости». Но пьянство сгубило талантливого акро¬

бата, и он все более опускался на дно. Даже в жалкой труппе Валь-

штока он слыл нищим, ходил в отрепьях, спал без подушки и одеяла.

Правда, и во сне ухитрялся оставаться удивительным каучуковым

человеком: складывался на полу так, что то одна, то другая нога по¬

переменно служили ему изголовьем, устанет правая — тогда поло¬

жит под голову левую. Некоторые пытались подражать ему и таким

же способом обходиться без подушки — не получалось.

—       Верю тебе, глупый мальчишка, что слово сдержишь,— продол¬

жал старый акробат,— потому на вот, возьми свою амуницию — курт¬

ку... Когда вчера тут свалка была, я нарочно ее взял, а то бы тебя

совсем обобрали.

—       А сапоги, шапка?..

—       Пиши пропало! Лучше и не спрашивай ни у кого, а то еще

изобьют до полусмерти. Подобру-поздорову уходи отсюда! Да поско¬

рее — последний тебе мой совет.

Крепко обнял Анатолий своего доброжелателя и, как был, босой,

с непокрытой головой, вышел на улицу. Пошел куда глаза глядят.

В неизвестность...

...Рельсы стремились в бесконечную даль. Справа и слева тяну¬

лась лесная чаща — сплошной зеленый коридор.

Утомительно идти, соразмеряясь с ритмом неровно уложенных

шпал. Приходилось то укорачивать, то удлинять шаг. Да еще за пле¬

чами на палке болтался старенький матерчатый саквояж, набитый

пещами.

Все же Владимир бътл настроен бодро. Даже напевал подходящий

к случаю куплет собственного сочинения:

К середине дня он прошагал уже много верст, а до Клина остава¬

лось далеко. Лес чуть поредел, от болот повеяло сыростью. А впере¬

ди по-прежнему сверкали рельсы да чернели шпалы, казалось, им

не будет конца.

Саквояж словно стал тяжелее, палка начала давить на плечо.

Усталость брала свое. Давал знать о себе и голод, особенно хотелось

пить.

Когда ноги совсем стали подкашиваться, откуда-то донесся лай

собаки. За поворотом возникла будка путевого обходчика. И навстре¬