Братство ревнителей церковного обновления (группа «32-х» петербургских священников), 1903–1907. Документальная история и культурный контекст

Однако «Церковный вестник» в силу статуса журнала, издаваемого при Санкт-Петербургской духовной академии, не мог быть вполне самостоятельным изданием, поэтому в течение 1905 г. в кругу питерского духовенства «32-х» значительно усиливались надежды на «свой» журнал. 30 января 1905 г. Аггеев сообщал Кудрявцеву: «Вторая радость. Был у меня Неплюев[92]. Меня не застал, но я виделся с ним на Христианском содружестве. Он идет навстречу нашим мечтам о… журнале. Дает средства. 6-го февраля у него заседание пяти человек. Кроме меня будут – Петров, о. Михаил, Слободский, Егоров и Колачев. Я, вероятно, возьму роль одного из редакторов» (С. 295). В конечном итоге, мечта об издании журнала воплотилась в 1906–1907 годах в журнале «Век», издававшемся с грифом «при постоянном сотрудничестве членов СПб Братства Ревнителей Церковного Обновления (Группа “32-х” священников)».

Таким образом, анализ предыстории возникновения группы «32-х» петербургских священников позволяет назвать целый спектр различного рода церковных и общественных, официальных и частных площадок, объединений, собраний, которые давали возможность объединяться представителям духовенства и мирян, чающим обновления церковной жизни. Именно наличие этих многообразных форм собирания церковных сил привело к тому, что в 1905 г., в критический момент российской истории, когда потребовалась немедленная и внятная реакция церкви на церковно-общественную ситуацию, хорошо знавшие друг друга священники смогли объединиться и выступить с единым мнением и единым словом.

Безусловно, в начале XX в. были и другие формы внутрицерковного собирания, не нашедшие отражения в письмах свящ. Константина Аггева. Но даже этот источник позволяет нам опровергнуть два тезиса, получивших широкое распространение в литературе о движении церковного обновления:

1. Деятельность группы «32-х» отнюдь не была прямым и тесным образом связана с деятельностью религиозно-философских собраний. Участниками РФС из всего состава группы «32-х» были только четыре человека: священники Иоанн Егоров, Владимир Колачев, Петр Кремлевский и иеромонах Михаил (Семенов). Письма свящ. Константина Аггеева, хотя и демонстрируют осведомленность во внутренних перипетиях судьбы журнала «Новый путь», показывают в то же время дистанцированность автора писем от инициаторов и вдохновителей РФС: «Пойдет ли “Новый путь”? Теперешние его главари не догадываются, что его сила все же не в корпусе, а в протоколах» (С. 226); «Собрания, кажется, будут, а “Новый путь” под вопросом и по внутренним причинам: Перцов, [В. В.] Розанов и Кo> хотели бы сделать журнал исключительно религиозно-философским, но не могут выпереть Гиппиус-Мережковскую. Вот и хотят на год приостановить..…» (С. 234).

2. Процесс объединения ревнителей церковного обновления начался вне зависимости от революционных процессов. Прямым следствием революционных событий стали «знаменательные пастырские собрания с благословения М<итрополита> Антония и под предс<едательством> Еп. Константина» (С. 285). Эти собрания выявили еще ряд близких по духу священников (так, в письмах Аггеева в связи с первым пастырским собранием впервые упоминается имя свящ. Михаила Чельцова), но принципиальная новизна их была не в появлении круга единомышленников, а в появлении широкой церковной площадки, на которой могли теперь выступать эти единомышленники: «Но какой совершенно новый тон речей даже и у нас! – Свобода мнений. – Мы созваны, чтобы откровенно высказывать свои мнения и т. п., – вот что не раз слышалось в зале заседаний» (С. 286).

Группа «32-х» петербургских священников

В период первой русской революции 1905–1907 годов группа петербургских священников, известная под именем «32-х» (позднее – Союз и Братство ревнителей церковного обновления), выступила с рядом письменных документов и обращений, в которых говорилось о неотложной необходимости реформ в Русской церкви. Именно эти опубликованные и получившие широкую известность тексты конституировали новое объединение, определили его имя и статус в церковно-общественном пространстве.

По мнению С. Л. Фирсова, начало обсуждения вопроса о церковных реформах было инициировано светскими властями на фоне начинающейся революции 1905 года. По крайней мере, в 1905 г. в широких кругах столичного духовенства стало известно, что вопрос о церковной реформе активно обсуждается в государственных структурах с участием митр. Антония (под впечатлением «Кровавого воскресенья» митр. Антоний на специальной сессии просил Комитет Министров обсудить все возможности для созыва поместного собора)[93]. Джемс Каннингем также связывает церковные реформы с ситуацией внешнеполитической, с событиями Русско-японской войны и революции 1905 г.: «Россия на три года погрузилась в анархию, бедствия и восстания. Это был ее одиннадцатый час. Крик общества “А где была Церковь?!” сделал реформу еще более необходимой, чем когда бы то ни было»[94].