Братство ревнителей церковного обновления (группа «32-х» петербургских священников), 1903–1907. Документальная история и культурный контекст

Упоминает пастырские собрания как один из внутренних мотивов для собирания группы и проф. – свящ. М. И. Горчаков, один из тех, кто подписал обращение петербургских священников к митр. Антонию: «И этот упрек, который со всех сторон бросали им, был новым оскорблением, переполнившим чашу. В пастырском собрании стали громче раздаваться голоса о том, что церковь не свободна»[103].

Отчеты об этих пастырских собраниях, опубликованные в «Красном архиве», дают представление о том, какие именно вопросы вызвали разногласия среди столичного духовенства. «Горячие голоса» выступили за личное авторитетное влияние священников на улучшение отношений между рабочими и мастерами и «требовали от духовенства всецелого проникновения интересами паствы и деятельного участия в ее жизни»[104]. Другое направление призывало злободневные вопросы не затрагивать (чтобы «не оказаться в услугах у мира»), а «стоять на чистом учении Христовом и проповедовать только идеалы Евангелия»[105].

Согласно документам СПбДК, на пастырских собраниях столичного духовенства, бывших после 9 января, в ходе обсуждения практических мер по усилению пастырской деятельности среди рабочего населения столицы было принято решение «составить отдельное собрание из изъявивших на то желание иереев»[106] для обсуждения этого острого вопроса. Не были ли эти «отдельные собрания» первыми заседаниями группы «32-х»? Тем более что отчеты этих «отдельных собраний» пастырей были представлены в СПбДК и митр. Антонию (Вадковскому) свящ. Иоанном Острогорским, позднее – одним из членов Братства ревнителей церковного обновления.

Приходится сразу же отвергнуть эту версию, поскольку первые два собрания по вопросу об усилении пастырской деятельности среди рабочего населения столицы проходили 11 февраля и 15 марта 1905 г., тогда как визит группы петербургских священников к Антонию (Вадковскому) состоялся 14 февраля[107]. Однако эти собрания представляют для нас интерес как своего рода официальная альтернатива деятельности группы «32-х».

На первом из этих собраний пастырей присутствовало 30 иереев, председательствовал прот. Николай Розанов[108]; на втором было более 20 иереев, из них восемь – приходских, председательствовал прот. Философ Орнатский.

Собрание предложило «в качестве мер воздействия на население, кроме пастырского слова… печать и благотворительную деятельность», однако «пришло к сознанию невозможности осуществлять какие бы то ни было меры пастырского воздействия вне зависимости от приходского духовенства»[109]. Поэтому собрание решило для дальнейшей разработки поставленных вопросов «созвать приходское духовенство, священников и диаконов, совместно с домовыми [священниками]»[110] и испросить на это благословение митрополита.

Требует особого внимания тот факт, что первоначально на предложение подумать об исправлении сложившейся ситуации откликнулось отнюдь не духовенство приходских церквей. На втором собрании было только восемь приходских священников. Следовательно, остальные двенадцать (или более) представляли домовые церкви. Согласно сведениям журналиста газеты «Русь» Н. Симбирского, авторы записки «32-х» принадлежали именно к партии «домовых», а не приходских священников[111].

Последующие собрания пастырей по вопросу об усилении пастырской деятельности среди рабочего населения столицы благодаря вмешательству митрополита стали более многолюдными (на собрании 31 марта было уже более 60 участников) и проходили под председательством преосвященного Кирилла (Смирнова), епископа Гдовского. «Все почти приходские при-чты из рабочих районов имели здесь своих представителей. Некоторые, не имевшие возможности быть, прислали свои письменные заявления на имя председателя»[112].

Похоже, что только воля высшего епархиального начальства смогла пробудить инициативу приходских священников, до распоряжения митрополита по собственному желанию на собрания пастырей не являвшихся.

Гипотезу о противостоянии «домовой» и «приходской» частей духовенства подтверждает и протокол четвертого собрания, состоявшегося 7 апреля 1905 года. На нем прозвучал доклад о. Антония Федотова о пастырской деятельности в екатерингофской Екатерининской церкви. Утешительная картина, нарисованная Федотовым, была воспринята как своего рода оправдание позиции приходского духовенства: «Эта неизвестность и дает поводы к тем скороспелым и несправедливым упрекам приходскому духовенству в бездеятельности, косности и якобы неотзывчивости на просветительные начинания, которые можно было так часто слышать в последнее время на собраниях»[113].

Симбирский объясняет инертность и консерватизм приходских священников их довольством своим положением, основанным на прекрасной материальной обеспеченности. К тому же вся энергия приходского духовенства была поглощена богослужебной и требоисправительной деятельностью, наиболее напряженной именно в рабочих районах, поэтому времени и сил на собрания и инициативы у них не оставалось.