Братство золотарей

В камере мусоросборника из разбитого зева шахты дворник убирал последние остатки мусора. По обыкновению, взрыкнув на него за несвоевременное освобождение рабочего места, Алексей отправился подключать сварочный аппарат. Наказав Стасу приладить обечайки, распавшиеся от сброшенных кусков гипсовой перегородки на место, он ушел с таким видом, что стало сразу понятно, на какого недоумка он тратит свое драгоценное время.

Стас кое-как разогнул смятые полосы железа, которыми крепился приемный ковш. Вдвинув его в отверстие мусорной шахты, перевел дух. «Амба, осталось только заварить… Где этот придурок шляется?..», – терял терпение Стас. Теперь мусор, брошенный сверху, уже не мог выбить тяжеленную раму ковша, как это случилось накануне. Один из жильцов, делая ремонт, поленился оттащить куски снесенной гипсовой перегородки на помойку. Недолго думая, он свалил их в мусоропровод. Бомбежка двадцатикилограммовыми кусками камней, обрушенных с высоты одиннадцати этажей, была сокрушительной. Все мусороприемное устройство было выбито и смято, как бумажный пакет.

От примененных санкций к жильцу Стасу не было ни холодно, ни жарко. Ему вдруг очень захотелось, чтобы этот умник стоял сейчас на его месте. Ворочая вонючую огромную железяку, получал бы за это мат-перемат вернувшегося Алексея.

Нахлобучив на голову щиток, Алексей ткнул электродом в раму. Яркий сполох разорвал полусумрак тесной стылой камеры мусоросборника. Стас, зажав сзади шахтной трубы железные полосы крепления, вдруг почему-то ощутил невыразимое, жаркое предчувствие беды. Стас часто впоследствии вспоминал в разговорах с мужиками это предчувствие. Но тогда он никак не мог объяснить, почему внезапно убрал руки, зажмурил глаза и вжался в холодное тело бетонного цилиндра. В следующее мгновение он услышал нарастающий звук падающего сверху предмета. Тонкий звяк бьющегося стекла превратился в оглушительный рев взрывающегося белого пламени…

Жуткий крик Алексея, от которого захолонуло в груди, сдернул Стаса с места. Выскочив из-за трубы, он увидел катающегося по полу сварщика. В воздухе стоял отвратительный запах гари от тлевшей ваты, вони чадящей смеси мусорных отходов и едкого химического реактива…

Схватив Алексея под мышки, Стас выволок его из камеры на воздух. Усадив его на скамейку, Стас отвел руки сварщика от лица. Алексей со стонами, часто и мелко дыша, пытался обожженными руками оторвать от кожи куски прикипевшего пластика сварочного щитка.

– Глаза, глаза целы? – кричал Стас запрокинувшему голову Алексею. Тот ничего не отвечал, только стонал. Тело его трясло судорожной дрожью.

– Чего случилось? – спросил прибежавший на крик дворник.

– Скорую вызывай! Какая-то сука бросила в мусорку бутылку с какой-то горючкой… бензин, наверное…

Через десять минут вызванная по мобильнику скорая увезла Алексея. Потрясенный произошедшим, Стас сбивчиво давал показания подъехавшему из отделения наряду милиции. В камере мусоросборника были найдены осколки бутылки с обрывком наклейки, на которой еще можно было разобрать «…створитель № 647».

– Если с твоим напарником что-то будет серьезное, кроме обгоревших бровей и ресниц, то светит этому метателю годика три, не меньше, – хмыкнув, подытожил лейтенант.

– Как же это могло случиться? – спросил Стас. – Как бомба рванула, такое впечатление было!

– Очень просто! Как танки подрывали во время войны бутылями с зажигательной смесью! Когда бутылка долбанулась, на раскаленный электрод вылилось все разом, вот и рвануло…

На Макарыча этот трагический эпизод не произвел особого впечатления. Буркнув что-то, вроде «все под богом ходим», он протянул Стасу листок с заявкой. Сказав, чтобы через час пришел к нему с докладом о выполненной работе, бригадир тут же забыл о нем. Стас не стал спорить с Лепилиным. Подхватив сумку с инструментом, он вышел.

Порыв стылого ветра ожег его лицо влажной упругой моросью. Стас отвернулся. Пока шел до места, он думал о брошенной бутылке. Он никак не мог заставить себя забыть вспухшие, с черными, огромными волдырями на кистях и пальцах, руки Алексея. Странно, но причина этого случая не интересовала Стаса. Ему было все равно. Он ощущал гнетущее чувство бесполезности своего существования, понимания случайной цепи событий, от которых стыла кровь и цепенел ум. Cпускаясь в подвал старого дома, никак не мог отделаться от давящего, неподвластного воле, чувства безнадежной щемящей тоски. Его пронизывало собственное бессилие хоть как-то остановить капли утекающей мимо жизни. Он хотел не этой бессмысленно-тупой череды неразличимо-похожих дней. Они гасили его желания, обирали его чувства до дна, не оставляя в душе ни грана иных проявлений, кроме примитивной цепи дней опрощенного существования.