Бремя страстей человеческих

It deeply touched and at the same time surprised him. He was astonished at its religious tone, which seemed to him neither mawkish nor sentimental.	Письмо глубоко тронуло и в то же время удивило его своим религиозным тоном, который не показался ему ни слезливым, ни сентиментальным.
He knew nothing of his mother, dead now for nearly twenty years, but that she was beautiful, and it was strange to learn that she was simple and pious.	Он ничего не знал о своей матери, которая умерла почти двадцать лет назад, кроме того, что она была красива, и его поразило, что она была так наивна и набожна.
He had never thought of that side of her.	Он никогда и не подозревал об этой стороне ее натуры.
He read again what she said about him, what she expected and thought about him; he had turned out very differently; he looked at himself for a moment; perhaps it was better that she was dead.	Филип снова перечел то место, где говорилось, чего она ждет от своего сына. Он на миг взглянул на себя ее глазами и должен был признать, что никак не оправдал ее надежд; может быть, и лучше, что она умерла.
Then a sudden impulse caused him to tear up the letter; its tenderness and simplicity made it seem peculiarly private; he had a queer feeling that there was something indecent in his reading what exposed his mother's gentle soul.	Поддавшись внезапному порыву, он разорвал письмо - его нежность и простота, казалось, выражали какое-то слишком интимное чувство; у Филипа было странное ощущение, будто, прочтя эту исповедь материнской души, он над ней надругался.
He went on with the Vicar's dreary correspondence.	Потом он стал разбирать дальше унылую переписку покойного дяди.
A few days later he went up to London, and for the first time for two years entered by day the hall of St. Luke's Hospital.	Через несколько дней Филип вернулся в Лондон и впервые за два года днем вошел в приемную больницы св. Луки.
He went to see the secretary of the Medical School; he was surprised to see him and asked Philip curiously what he had been doing.	Он отправился к секретарю медицинского института, который был очень удивлен, увидев его, и спросил, где Филип пропадал столько времени.
Philip's experiences had given him a certain confidence in himself and a different outlook upon many things: such a question would have embarrassed him before; but now he answered coolly, with a deliberate vagueness which prevented further inquiry, that private affairs had obliged him to make a break in the curriculum; he was now anxious to qualify as soon as possible.	Жизненные передряги кое-чему научили Филипа и вселили в него некоторую уверенность в себе; прежде такой вопрос его бы смутил, теперь же он ответил суховато и с намеренной неопределенностью, пресекавшей дальнейшие расспросы, что личные дела заставили его сделать перерыв в учении и что сейчас ему хочется как можно скорее получить диплом.
The first examination he could take was in midwifery and the diseases of women, and he put his name down to be a clerk in the ward devoted to feminine ailments; since it was holiday time there happened to be no difficulty in getting a post as obstetric clerk; he arranged to undertake that duty during the last week of August and the first two of September.	Первый предстоящий ему экзамен был по акушерству и женским болезням, поэтому Филип записался на практику в гинекологический корпус; время было каникулярное, и место практиканта в родильном отделении нашлось без труда; Филип договорился, что проработает там последнюю неделю августа и половину сентября.
After this interview Philip walked through the Medical School, more or less deserted, for the examinations at the end of the summer session were all over; and he wandered along the terrace by the river-side.	Покончив с этим делом, Филип обошел институт; в нем было довольно пусто, так как летняя экзаменационная сессия кончилась. Филип вышел на террасу над рекой.