Бремя страстей человеческих

He saw the headmaster; he walked slowly down from the schoolhouse to his own, talking to a big boy who Philip supposed was in the sixth; he was little changed, tall, cadaverous, romantic as Philip remembered him, with the same wild eyes; but the black beard was streaked with gray now and the dark, sallow face was more deeply lined.	Филип увидел директора - он медленно шел домой, разговаривая с большим мальчиком, по-видимому, из шестого класса; директор мало изменился и был все такой же длинный, костлявый, восторженный, каким его помнил Филип, с теми же глазами одержимого; однако в черную бороду вкралась седина, и борозды на смугловатом изможденном лице пролегли куда глубже.
Philip had an impulse to go up and speak to him, but he was afraid he would have forgotten him, and he hated the thought of explaining who he was.	Филипа потянуло подойти к нему и заговорить, но он побоялся, что директор его забыл, а ему до смерти не хотелось объяснять, кто он такой.
Boys lingered talking to one another, and presently some who had hurried to change came out to play fives; others straggled out in twos and threes and went out of the gateway, Philip knew they were going up to the cricket ground; others again went into the precincts to bat at the nets.	Мальчишки не спешили разойтись и болтали друг с другом; кое-кто успел переодеться, чтобы сыграть в мяч; остальные выходили из ворот по двое, по трое; Филип знал, что они идут играть на крикетную площадку или потренироваться возле сеток.
Philip stood among them a stranger; one or two gave him an indifferent glance; but visitors, attracted by the Norman staircase, were not rare and excited little attention.	Филип стоял среди них совсем чужой; ученики равнодушно окидывали его взглядом: туристы, которых привлекала сюда лестница времен нашествия норманнов, не были здесь в диковинку.
Philip looked at them curiously.	А Филип рассматривал школьников с жадным любопытством.
He thought with melancholy of the distance that separated him from them, and he thought bitterly how much he had wanted to do and how little done.	Он с грустью думал о том, что его от них теперь отделяет целая пропасть; ему было горько сознавать, как много он хотел совершить и как мало ему удалось.
It seemed to him that all those years, vanished beyond recall, had been utterly wasted.	Ему вдруг показалось, что все эти безвозвратно ушедшие годы растрачены им впустую.
The boys, fresh and buoyant, were doing the same things that he had done, it seemed that not a day had passed since he left the school, and yet in that place where at least by name he had known everybody now he knew not a soul.	Эти жизнерадостные юнцы сегодня делали то же, что делал когда-то и он; казалось, и дня не прошло с тех пор, как он покинул школу, однако тут, где он раньше знал всех хотя бы по имени, Филип теперь не узнавал никого.
In a few years these too, others taking their place, would stand alien as he stood; but the reflection brought him no solace; it merely impressed upon him the futility of human existence.	Пройдет несколько лет, и те, кто пришли на его место, тоже станут здесь чужими; однако эта мысль не принесла ему утешения, она только еще яснее показала ему тщету человеческого существования.
Each generation repeated the trivial round.	Каждое поколение повторяло все тот же незамысловатый путь.
He wondered what had become of the boys who were his companions: they were nearly thirty now; some would be dead, but others were married and had children; they were soldiers and parsons, doctors, lawyers; they were staid men who were beginning to put youth behind them.	Интересно, какая судьба постигла его соучеников; им теперь уже под тридцать, кое-кто из них умер, другие успели жениться и народить детей, стать военными, священниками, врачами, адвокатами; они остепенились и уже прощались с молодостью.
Had any of them made such a hash of life as he?	Есть ли среди них такие же неудачники, как он?