Бриг «Меркурий»

Александра проснулась с ощущением легкости и, открыв глаза, сразу почувствовала себя отдохнувшей. Но вставать не хотелось, и потому она долго лежала и делала вид, что всё ещё спит. Тяжелые темно-зеленые занавеси не пропускали свет и выглядели черными на фоне нежно-золотистых стен. В России, оставленной ею так давно, казавшейся из Лондона фантастической и нереальной, ей вдруг оказалось уютно и легко. Англия же вдруг как-то померкла, отступила на второй план и теперь, из сверкающей, белоснежной, занесенной сугробами Москвы, ощущалась каким-то далеким, почти нереальным воспоминанием.

Нет, дольше валяться и нежиться не было никакой возможности. Надо вставать и действовать. Умываться, натягивать на себя теплую одежду, завтракать - то есть начинать жить этот незнакомый день. Но она все тянула, все теснее заворачивалась в одеяло.

Когда-то, когда она занималась боксом, перед выходом на ринг она часто заболевала. Аккурат накануне боя у неё поднималась температура, тело начинало ломить - так отчаянно она боялась. Её пугали не увечья или травмы. Страх был животный, на уровне инстинктов, но от этого не менее сильный. Боялась Александра, однажды она это ясно поняла, только одного - поражения.

Вот и сейчас её мучил страх. Правда, температуры не было - но было ощущение неизбежности приближающегося к голове удара. Нет, боль её не страшила; когда больно - почти всегда не опасно. Больно - это когда по кости или по нервному окончанию. Ну трещина, ну перелом. А вот когда по голове - совсем не больно; нокаут в висок - словно сильный порыв ветра. Отлетаешь в другой конец ринга практически безболезненно, но вот после такого как раз можно и не встать…

Господи, как же ей не хотелось идти на антикварный салон - снова видеть все те же лица! Но другого выбора не было.

Российский антикварный салон, главное событие года русских торговцев стариной, проводился на Крымской набережной, в обшарпанном здании новой Третьяковской галереи, в так называемом ЦДХ, Центральном доме художника. Александре это бетонное убожество всегда напоминало кинотеатр провинциального городишки, чьей-то злой волей увеличенный до неправдоподобно гигантских размеров.

А на улице по-прежнему падал снег, густой, пушистый, нежный. Наслаждаясь каждой минутой зимы, Александра выскочила из такси пораньше и теперь шлепала от самой станции метро «Октябрьская», то и дело проваливаясь в сугробы, скользя по запорошенным ледяным дорожкам и разглядывая афиши, все до единой оповещавшие о событиях уже прошедших. От этого у неё возникло чувство, словно вчерашней ночью она переместилась не только в пространстве, но и во времени, вернувшись в свою постперестроечную юность. Тот же снег. Та же провинциальность.

У входа в ЦДХ на утоптанном грязном снегу копошились граждане в темной зимней одежде, трепыхались на больших железных кольцах плохо прикрепленные баннеры, неуклюже и как-то со всех сторон прибывали и парковались машины, причем от бестолковости и неотрегулированности движения то и дело возникали пробки, люди высовывались из машин и начинали, размахивая руками, ругаться между собой.

Несмотря на крепкий морозец, площадка перед зданием была заставлена раскладными столиками, на которых под серым целлофаном лежали книги, карты, варежки и другие, совсем уже неожиданные товары. Александра огляделась: очередь в кассы была довольно порядочная, поэтому она тут же купила билет с рук у замотанного в шарф прыщавого молодого человека и поспешила ко входу.

Миновав билетершу и металлоискатель охраны, она устремилась в гардероб, окруженный плотной толпой довольно разношерстного народа. На крючках и плечиках роскошные долгополые шубы соседствовали со скромными пенсионерскими пальтишками со вздутыми рукавами, куда бережно были запихнуты платки и шарфы. Перед зеркалами на противоположной стене толпились возбужденные дамы, и из полуоткрытой двери с табличкой женского туалета высовывался хвостик очереди. Александра вздохнула. Придется потерпеть.

Она заняла место в ближайшей к ней очереди в раздевалку и принялась рассматривать окружающих. Вдоль вешалок и до самой лестницы, ведущей на второй этаж, где, собственно, и размещался антикварный салон, была постелена красная дорожка. По ней бродили внушительные блондинки в высоченных париках-буклях с огромными мушками на лице. Их платья восемнадцатого века едва ли гармонировали с тотальным духом советского праздника. Отстояв около десяти минут и освободившись наконец от своёго пальто, Александра направилась наверх.

При входе в зал её сразу же «оглушили» какие-то невероятные напольные вазы и огромный двухметровый Айвазовский, настоящий, но такой скучный, что скулы у Александры свело.

Набравшись терпения, она пошла вдоль бесконечных рядов плохой и очень плохой живописи. Некоторых антикварщиков она узнавала, многие узнавали её, но все, словно по команде, молча отводили глаза. Только за спиной она время от времени слышала всплески шепота, а иногда и смешки. Она же скорее радовалась такому приему - выслушивать соболезнования было бы ей сейчас просто не под силу.