Бриг «Меркурий»

Родители отнеслись к её роману с провинциальным гением-переростком хрестоматийно - попробовали запретить. В результате уже через неделю после своёго восемнадцатилетия Александра оказалась в раю - в мастерской художника, помещавшейся на первом этаже солидного кирпичного дома, с фанерной дверью отдельного входа. А ещё через месяц их буквально занесло снегами - сугробы намело такие высокие, что открыть дверь, распахивающуюся наружу, с огромными усилиями удавалось лишь на узкую щель. Признаться, и желания её открывать особого не было. Андрей оказался волшебным любовником…

Войдя во двор и тут же свернув направо, Александра уткнулась в огромные сугробы, казалось дышащие глубоко и мерно в ровном лунном свете. Несмотря на все эти годы, тут практически ничего не изменилось - словно только на месяц отлучилась она из мастерской. За этот месяц покрасили охрой ветхую дверь да черной масляной краской - ручку. Остальное же оставалось прежним. Два незанавешенных окна с их облупленными пыльными рамами все так же темнели на фоне свежевыпавшего снега, вздымавшегося выше низких подоконников, наполовину забаррикадировав дверь. Все те же облупленные прутья решетки охраняли покой творца. Творца дома не было, но решетки оставались на месте, блюдя теперь если не его самого, то созданный им мир.

И в это мгновение Александра вдруг поняла, что же напомнили ей те «Окна» на выставке. Это был знак, поданный свыше, лаз в прошлое. Возвращение. Только на тех, нарисованных окнах читалась тяга к свободе, желание убежать, не просто уйти, а освободиться - не от людей, от себя.

А она, Александра, всю свою нелепую жизнь зарешеченные окна защитой считала, а выходит - тюрьма это была.

Она попятилась. Все дальше и дальше отступала она от родных когда-то черных проемов, не сводя с них глаз. Споткнувшись, чуть не упала на перину сугроба. Обернулась - старая скамейка, на которой часами сиживали они в теплые майские ночи.

По старой памяти подошла и, отряхнув снег, села. И чем дольше смотрела, тем отчетливее ей казалось, будто что-то происходит во мраке, в глубине неосвещенных окон, будто что-то ожило и приблизилось к решеткам и теперь так же неотрывно смотрит на неё из темноты. Ощущение холода становилось с каждой минутой все сильнее, дыхание ледышками срывалось с онемевших губ. Но, странное дело, мороз больше не мешал, он словно стал частью её существа, ибо на душе у неё было сейчас так же холодно, как и вокруг. Она, казалось, больше не могла вспомнить, где она, а главное - зачем. Снова шел снег, мягко, беззвучно кружа перед глазами. Но она как будто и не замечала его. Смутное ощущение опасности мелькнуло в сознании и тут же исчезло, отступив перед горячей волной ликования, захлестнувшего душу. Ей вдруг стало невообразимо хорошо, потому что на неё снизошел абсолютный покой. Такой покой один раз уже случился в её жизни - когда она проснулась после наркоза в больнице. Тогда, как и теперь, в голове не было мыслей - только одно ощущение, что все прошло, все закончилось, и боли больше не будет. «Все прошло» - так, кажется, и сказал склонившийся над ней доктор в сверкающем белом халате. Или он сказал: «Просыпайтесь»… Или даже: «Просыпайся, черт тебя дери»…

ГЛАВА 24

Из небытия

Из темной арки во двор въехала машина, свернула направо и остановилась. Оттуда вышел человек и, широко ступая через высокий снег, негромко ругаясь, стал пробивать себе путь к фанерной двери. Внезапно он остановился, рассматривая свежие следы под окнами. Затем, обернувшись во тьму, проследил взглядом цепочку отпечатков. После недолгих раздумий он продолжил свой путь, добрался до двери и кое-как разметал сугроб перед ней. Затем, заботливо выдув из большой замочной скважины снег, он вставил в неё старомодный большой ключ и снова оглянулся. Замерев, человек, как видно, что-то решал для себя, потому что вдруг тихо чертыхнулся и, стараясь попасть легкими ботинками в свои же следы, направился к скамейке.

Он дотронулся до её плеча сначала слегка, потом потряс сильнее. Убедившись в безрезультатности своих действий, насильно поднял её на ноги и, как предмет полуодушевленный, потащил к двери. При этом чертыхался он теперь уже во весь голос…

- Сдурела совсем, - ворчливо бормотал человек, громко шлепая пластмассовыми тапочками по стертому линолеуму, то и дело задевая за мебель.

Недавно очнувшись, Александра молча смотрела теперь вокруг недоверчивыми глазами. Наконец она решила, что бредит. Она лежала на старой кровати - той самой кровати.