Бриг «Меркурий»

Александра встала. Сделав вид, что идет в туалет, она внимательно оглядела собеседников. Пацаны лет по двадцать, типичные братки, головы бритые, лица плоские. Она быстро дошла до двери с буквой «Ж», краем глаза наблюдая, с каким энтузиазмом эти двое встретили кружки пива и тарелку сухариков. Помаявшись пару минут в сортире и для порядка спустив воду, она решилась на обратный путь. Рядом с кружками пива в крошках черных сухарей на столе лежал пистолет, поблескивая вороным боком.

От неожиданности ноги у Александры отказались повиноваться. Как идиотка, застыла она перед парнями с приоткрытым ртом. Собеседников, казалось, её реакция обрадовала несказанно.

- Что, к нам присесть хочешь? - весело обратился к ней один из молодцов.

Она отрицательно покачала головой, но сделала шаг и подошла вплотную к столику. Тут наваждение рассеялось - перед ней на столе лежал пейнтбольный маркер. Только сослепу или спьяну можно было принять его за огнестрельное оружие.

- Красивая игрушка, - кивнув на маркер, тихо похвалила она.

Пацаны переглянулись и дружно осклабились.

- Кому игрушка, а кому в башку попадет, мало не покажется, - откинувшись, нахально заявил тот, что до этого рассказывал про кадык. - Ты хоть раз сама из такого стрелять пробовала?

В ответ Александра покачала головой и слегка усмехнулась:

- Из такого - нет, я стреляла только из настоящего… - Тут она осеклась. И молча уставилась на бритоголового собеседника. - Как же я раньше не подумала, - наконец произнесла она вслух, развернулась и медленно направилась за свой столик.

Товарищи проводили её взглядами и сейчас же потеряли к ней всякий интерес.

Некоторое время она сидела неподвижно, обхватив голову руками. Господи, как все, оказывается, просто. А она так долго не могла понять, куда ей нужно ехать. Но теперь - теперь нельзя было терять ни минуты. Расплатившись, она встала и направилась к выходу, стараясь держаться по возможности прямо.

Кое-как добравшись до ближайшего метро, Александра припарковалась, переложила в сумку картину из багажника и двинулась к подземному переходу. Ехать на машине в такую даль после водки она не решилась, да и знала, что в метель на метро и на поезде доберется она до места гораздо быстрее.

И не ошиблась. Поездка в подземке заняла минут сорок. На конечной станции, правда, она заплутала - раньше, то есть шестнадцать лет назад, чтобы сесть в пригородную электричку, всего и надо было, что перейти платформу, а теперь построили нечто с куполом вроде вокзала, и она почему-то - то ли от усталости, то ли без привычки - долго не могла найти в него вход, плутала вдоль замусоренного железнодорожного забора, которого, кстати, тоже раньше не было.

Редкие прохожие широкими жестами посылали её в разные стороны, пока наконец какой-то бомж за десятку не довел её прямо до стеклянных дверей.

Электричка подошла на удивление быстро, вся хрустальная от мороза, и ровно через двадцать минут Александра оказалась на безлюдной платформе. Не успела она сойти с поезда, как пар изо рта повалил столбом, словно она сама была не человеком, а паровозом. Перейдя по подземному туннелю на другую сторону и глубоко вдохнув морозный воздух, всмотрелась в знакомые очертания. Многие годы реальность вокруг неё рушилась и создавалась заново; словно в виртуальном пространстве; сама Александра металась по материкам, по работам, по встречам, не узнавая больше ни врагов, ни друзей. И вот она вернулась.

И оказалось, что ничего не изменилось, мир остался незыблем и неизменен: те же косые заборы, те же величественные сугробы, те же вековые деревья, разбросанные тут и там вдоль тропинки.

Снег под ногами скрипел, словно лягушки квакали. Да как квакали - взахлеб, во весь голос, словно где-нибудь райской ночью в Севилье. Кругом замерзали её родные деревья. А ноги сами несли по дороге, где каждый метр от дома до станции был знаком, хожен-перехожен, как путь на богомолье. Темными осенними вечерами детства, полными теней и чудовищ; веснами молодости с пышным цветением акации, столбами песочной пыли и жужжанием майских жуков пробегала она этот путь бесчисленное количество раз.

И теперь она шла, наслаждаясь каждым мгновением, потеряв счёт времени и изо всех чувств сохранив в себе лишь одно - ощущение полноты бытия. Мерзлого, монотипного, одноцветного бытия. Убогого, покосившегося, родного. С картофельными очистками из порванных бездомными собаками мусорных пакетов. С торжествующими криками воронья. С живописными, мастерски выписанными трущобами, беззаботно соседствующими с дворцами.

Все те же деревянные хибарки, разве что ещё более просевшие под тяжестью зим. Те же безобразные гаражи, надстроечки, шалашики, закутки и сараюги. И даже свалка мусора на углу улиц Луначарского и Тургенева была в наличии. «Осторожно: злой кот», - машинально прочла она с детства знакомую корявую надпись на калитке, по пояс вросшей в сугроб. Словно Гензель и Гретель из сказки, разбросала она, оказывается, волшебные приметы перед отъездом - и вот теперь по ним возвращалась.