Брикстонская петля (СИ)

Ватсон полюбил свой маршрут из дома в больницу именно за это его разительное спокойствие посреди громадного многоголосого города, за густой сизый туман, повисающий клочьями вокруг светящихся желтым фонарей, опадающий влагой на асфальт, скатывающийся каплями в складках его кожаной куртки. По утрам дорога принадлежала только ему одному, и такой Лондон Джону нравился — в нём было что-то уединенное, что-то по-настоящему уютное, даже что-то немного таинственное, разделенное между улицами и Ватсоном. Утренняя дорога на работу была отдыхом, своеобразной медитацией перед напряженным днем. А пятничная смена обещала быть по-настоящему сложной. Ближе к вечеру по мере опустения офисов и заполнения баров начнут поступать машины скорой помощи с пациентами: пьяные падения и драки с сильными травмами, пешеходы, сбитые пьяными водителями, другие водители, попавшие в спровоцированную пьяным водителем ДТП, сами пьянчужки за рулем. Ближе к вечеру пятницы приемное отделение наводнится доверху. Пока медсестры будут ставить десяткам пациентов с сильным алкогольным отравлением капельницы, Ватсону предстоит накладывать много швов, делать много рентгенов, заклеивать много рассеченных бровей, перебинтовывать много разбитых голов. Такой была неизбежная реальность каждого приемного отделения каждой больницы по всей Великобритании — слишком уж любили британцы выпить и слишком неумело и совершенно безответственно это делали. Но пока единственной реальностью для Джона было едва посеревшее рассветное небо, морозный воздух, вибрация «Бонневиля» и пустая Девоншир-Стрит.

Он ехал неспешно. Жилых краснокирпичных домов в несколько этажей с белыми оконными рамами и разноцветными входными дверьми, низкими кованными оградками и уныло опавшими растениями в горшках на ступеньках становилось всё меньше. Им на смену приходили высокие темно-стеклянные глыбы офисных зданий. Весь путь от Бейкер-Стрит до арки, ведущей к внутренней тесной парковке больницы Святого Варфоломея, по утрам занимал у Ватсона не больше десяти минут. Там, где в другое время, едва умещаясь на узких улицах, толкались красные даблдекеры, черные, зеленые и синие такси и монохромный поток личных машин, ранним утром было свободно.

В такие моменты Ватсон находил успокоение. Направляя мотоцикл сквозь завесу рассветной влаги, он был в удивительном равновесии, в полном мире с самим собой, настолько отвлеченным от боли и угрызений совести, что Джон даже испытывал неясное огорчение, когда подъезжал к больнице, а так — поездка заканчивалась, и жадно ждал следующую дневную смену. Здесь, на пути в приемное отделение, заполненное холодным свечением ламп на низком потолке, зеленым линолеумом на полу и щекочущим нос запахом антисептика, Ватсон чувствовал себя на месте. Катясь по Девоншир-Стрит он никуда больше не хотел попасть, не нуждался в поисках иного пункта предназначения, кроме Бартса.

Постепенно он приучал себя к ощущению комфорта и в доме 221Б по Бейкер-Стрит, как когда-то приучил себя к крови, к трупному запаху во время университетской практики в лабораториях морга, к армейскому порядку и к аскетичности бараков британской базы в Ираке. Он вырабатывал для себя новую ежедневную рутину, в которой избегал взаимодействия с Мелиндой Холмс и старался воспринимать её так же, как она, похоже, воспринимала его — шевелящейся, но не вызывающей интереса деталью интерьера. Пока Ватсон не мог определиться, что делать со своей жизнью дальше, сама жизнь продолжалась, и ему оставалось только принимать каждый новый день таким, каким он был, мириться с отрицательным и наслаждаться положительным. Например, утренним Лондоном.

Джон приехал в больницу, втиснул свой «Бонневиль» в узкую полоску отведенного ему пространства на служебной парковке, неторопливо прошелся по пустынным коридорам, приветственно кивая встречающимся на пути знакомым и не знакомым коллегам и переоделся в ординаторской с дежурными кроватями, оставленными смятыми после ночной смены, и нагромождением стаканчиков из-под кофе, опустевших бутылок минеральной воды, надкушенных яблок и комков смятых салфеток на столе. Натягивая поверх темного хирургического костюма белый халат, ещё немного влажный после больничной химчистки, Ватсон посматривал на себя в повешенное на входную дверь зеркало и думал о том, что рано или поздно всё равно оказался бы где-то в похожем месте по той простой причине, что никогда не имел четкого видения будущего, только смутные представления о потенциальных возможностях, а потому не имел последовательной стратегии, которой мог бы придерживаться на своём пути к цели. У него и цели-то не было, только промежуточные решения.