Преподаватели в частной школе, где родители заперли Мелинду вплоть до переезда, считали её поведение психическим отклонением — она предпочитала книги и долгие пешие прогулки общению с одноклассниками, спортивным играм и выездам на экскурсии. Её увлекали уроки по биологии, где им приходилось вскрывать обмякшие трупы лягушек, и оставляли совершенно безразличной занятия по литературе, когда темой были романы и фантастические рассказы. Холмс проглотила всю школьную программу по математике вместе с углубленным спецкурсом за первый год обучения, и всё освободившееся от этого предмета время в последующие шесть лет посвящала самообразованию: история, криминология, криминалистика, поведенческая психология, социология. Трижды в неделю она занималась в открывшейся при школе секции кэндо*, часто будучи единственной ученицей, поскольку другие девочки предпочитали танцы и драматический кружок.
Сама Мелинда, пусть и переняла в свой лексикон названия — социопатия, асоциальность, не считала своё поведение отклонением. Она не испытывала агрессии или неприязни, она лишь откровенно скучала — окружающие её люди, кроме, вероятно, брата, вгоняли её в чудовищное уныние. Все они были поразительно ограниченными и совершенно неспособными мыслить рационально.
Её считали заносчивой и высокомерной, но она не находила основательных причин вести себя терпеливо и вежливо, если все вокруг — даже порой приглашаемые школой университетские профессора и доктора наук — многократно уступали ей в интеллекте и массе накопленных знаний.
Беспорядочно, совершенно не следуя указателям, осматриваясь, Холмс прошлась по коридорам первого этажа, и у двери одной из ординаторских её ждал весьма удачно оставленный санитаркой без присмотра контейнер с грязной медицинской формой — халаты, штаны и блузы лежали в нём смятой кипой. Воровато оглянувшись и не обнаружив никого поблизости, она выхватила костюм совпадающего цвета, заткнула его за просторный отворот своего пальто и зашагала дальше, теперь имея первую конкретную цель — туалет. В широкой кабинке, предназначенной для инвалидов, никак не стесняющей её движения теснотой стенок, Мелинда торопливо переоделась. Просторная синяя рубаха, очевидно мужская и повисшая на ней объемным куполом, пропиталась уловимым резким запахом пота. На брюках, резинку на которых ей пришлось затягивать почти до отказа, чтобы те не соскальзывали, оказалась вертикальная полоска мелких бурых капель крови.
Свернув свою одежду в плотный комок и спрятав её под раковиной, Мелинда посмотрела на себя в зеркало и поймала на себе взгляд худощавой бледнолицей девушки с растрепанными волосами и помутневшим от усталости взглядом, торчащей из громадной рубахи хрупкой шеей, остриями ключиц и двумя тонкими руками. Она отыскала затерявшуюся в спутанном клубке волос эластичную резинку, смочила пальцы и ладони водой, причесалась и затянула высокий аккуратный узел. Форма превращала её в совершенно безликое существо, в лицо которому не заглянут большинство персонала и все без исключения пациенты, но Ватсон рассмотрел её в гриме и за сильным ливерпульским говором — в то утро этого не смогла сделать даже наблюдательная миссис Хадсон, знавшая Мелинду половину её жизни. Он весьма похвально обращал внимание на детали, не позволяя узнаваемости общей картины притупить свою бдительность, и Холмс требовалось скрыться за чем-то ещё. К собственному удивлению она даже уловила внутри себя что-то похожее на одобрение, какой-то слабый отблеск расположения к соседу.
Следующей целью была маска — надежный и соответствующий месту способ маскировки. А затем — поиски самого доктора Джона Хэмиша Ватсона. Мелинда как раз шагала по коридору в направлении приемного отделения, когда впереди различила высокий силуэт, знакомо переступающий с ноги на ногу, переносящий с одной на другую вес поджарого тела. Её сосед в белом халате и с опущенными в его карманы руками стоял в компании невысокого тучного мужчины в клетчатой рубашке и затертых вельветовых брюках, в очках в тонкой оправе, с повисшей вокруг короткой, сдавленной воротником шеи стетоскопом и с зажатой локтем стопкой папок. Ватсон учтиво склонял к собеседнику голову, открыто смотрел ему прямо в лицо и ритмично кивал. Взгляд мужчины в клетчатой рубашке за отражающими свет стеклами суетливо перемещался по коридору, его собственным рукам и даже коротко зацепился за Мелинду. Он говорил приглушенно и немного сбивчиво:
— … не имеет значения. Но понимаешь, — и этого я донести до неё не могу — что ситуация складывается так, будто это…
Холмс поравнялась с ними и, не замедляя шага, произнесла:
— Доброе утро, — примешав к голосу отличительной тонкости и немного придыхания. Ватсон, не обернувшись, буркнул в ответ:
— Доброе.
Его собеседник лишь невнятно мотнул головой, не прерываясь:
— …происходит исключительно вследствие моих…