Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Овраг пролегал поперек лесной поляны. Мы шли вдоль него, с тоской глядя на другую сторону всего в десяти шагах от нас и высматривая мост, который, по словам нашего проводника, вот уже где-то тут. Внезапно из-за деревьев в ста ярдах позади нас показалась черная фигура. Мы замерли, ожидая появления других, и были готовы в случае нападения прыгнуть в овраг и любой ценой добираться до другой стороны. Больше всего перепугался наш проводник, но черная фигура оказалась всего лишь его знакомым крестьянином из другой деревни, который сказал нам, что на другом конце поляны есть мостки.

«Мостки», которые мы нашли, представляли собой шаткую доску, обледенелую и скользкую, которая грозила обрушиться всякий раз, как кто-то из нас на нее ступал. Один за другим мы перешли по ней, каждую секунду ожидая, что доска рухнет, пока, наконец, не остановились небольшой группой на дальней стороне.

— Вот и Финляндия, — лаконично заметил наш проводник, — это последнее, что вы видите в Совдепии.

Такое насмешливое прозвище в народе дали Советской России, составив его из первых слогов слов «Совет депутатов».

Едва ступив на финскую землю, обе девушки тут же набожно перекрестились и упали на колени. Потом мы подошли к лежавшему поодаль стволу дерева и сели перекусить бутербродами.

— Вам-то хорошо, — вдруг заговорил крестьянин. — Вы больше не вернетесь, а мне еще назад.

Он едва ли сказал хоть слово за все это время, но, покинув Россию, хотя Совдепия находилась всего в нескольких шагах от него, он почувствовал, что может высказать все, что наболело. И он так и сделал. Но большая часть нашей группы не обращала особого внимания на его жалобы на ненавистную «Коммуну». Теперь все это осталось позади.

Дальше все было просто. Пришлось еще преодолеть довольно долгий путь по глубокому снегу, но мы могли лечь отдохнуть когда угодно, не опасаясь, что нас обнаружит красный дозор. Нам оставалось только явиться к ближайшим финским властям и попросить сопровождение до тех пор, пока наши личности не установят. Теперь мы все разговаривали свободно, а не испуганным шепотом, и у каждого находилась какая-то шутка, от которой мы все смеялись. На одном из привалов миссис Марш шепнула мне на ухо:

— Это дочери великого князя Павла Александровича, дяди царя, которого на днях посадили в тюрьму.

Девочки были его дочерьми от морганатического брака. В то время я мало о них думал, за исключением того, что обе они очень красивы и с большим вкусом одеты в свои охотничьи костюмы. Но я вспомнил о них несколько недель спустя, когда вернулся в Петроград. Однажды ночью в Петропавловской крепости без суда и следствия расстреляли их отца, а его тело вместе с другими родственниками покойного царя бросили в общую безымянную могилу.

Этот инцидент не произвел на меня такого впечатления, как на некоторых, ведь революционный ураган сметает знатных людей, словно мякину. Я не мог не сочувствовать сотням менее известных и менее удачливых из тех, кто не смог убежать и спастись от неумолимого серпа революции. Тем не менее я был рад, что девушек, с которыми мы путешествовали, больше не было в стране под названием Совдепия. Как они узнают, подумалось мне, о страшной трагедии, произошедшей в той мрачной крепости? Кто расскажет им? Кому выпадет горькая участь сказать: «Ваш отец расстрелян за то, что носил свое имя, застрелен не в честном бою, а как собака, бандой латышских и китайских наемников, и его тело покоится неизвестно где»? И я был рад тому, что это придется делать не мне.

Глава 4 Западня

— Ну конечно, Мария! — воскликнул я. — Миссис Марш так стойко держалась, это просто чудо! Двенадцать миль по глубокому снегу, тяжелый переход по чащобе и зарослям, по канавам и оврагам, через пни и ямы, без единого слова жалобы, как будто мы на пикнике! Невозможно было поверить, что она только что вышла из тюрьмы.

— Да, конечно, — гордо ответила Мария, — это очень на нее похоже. А где она теперь, Иван Ильич?

— Наверное, едет в Англию.

Я снова вернулся в красный Петроград после недолгого пребывания в Финляндии. Эта маленькая страна считалась штаб-квартирой русской контрреволюции, а это значило, что всякий, у кого был план свержения большевиков (а планов было почти столько же, сколько и самих патриотов), старался протолкнуть его, поднимая как можно больше шуму, в ущерб всем остальным. Поэтому за границей с удовольствием чесали языками и охотно выслушивали любую бредовую сплетню, подхватывали и громко повторяли. По возможности ее старались еще и напечатать в газете, а если такой возможности не было (ведь, в конце концов, и у газет есть планка, ниже которой они не могут опускаться), то можно было издать ее самостоятельно в виде клеветнической брошюры. Мне было куда спокойнее в Петрограде, где я полагался исключительно на собственные силы, нежели в Гельсинг-форсе, где появления незнакомца в кафе или ресторане в компании практически любого человека было достаточно, чтобы переполошить марионеток соперничающей фракции, словно муравейник, в который бросили камнем.