Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия

В тексте Бродского строчка о «совсем другом месте» отсылает к иллюзорному, подобно миражу, пейзажу и тому чувству отличия от остального мира, которое вызывают туманные очертания Венеции. Оден же пишет о северном пейзаже со «стадами оленей» и «мхом», отличие которого в том, что он неизвестен и находится где-то далеко. «Совсем другое место» Одена находится на мифологическом севере, там, где в контексте стихотворения «Падения Рима» находится идиллическое место, противопоставленное развращенной городской цивилизации. В контексте «Сан-Пьетро» Бродского «совсем другое» место приобретает отличные очертания и отсылает к северному туманному пейзажу Ленинграда.

У Одена есть еще один текст, который, как кажется, повлиял на создание «Сан-Пьетро». Это «Спасибо, туман», заглавное стихотворение последнего сборника стихов Одена, который он подготовил к публикации незадолго до смерти в 1973 году[371]. Долгое и подробное описание затянутого туманом пейзажа у Бродского можно рассматривать как развертывание короткой и выразительной строчки Одена: «За дверью бесформенная тишина» (Outdoors a shapeless silence), начинающей третью строфу его стихотворения. Оба текста связаны с эмиграцией – у Одена напрямую, у Бродского более сложным образом, через воскрешение в памяти родного пейзажа. Оден вернулся на родину, в Англию, из США за год до написания стихотворения, которое наполнено радостью и чувством узнавания. Туман становится символом всего, что лирический герой Одена воспринимает как родное:

Grown used to New York weather,
all too familiar with Smog,
You, Her unsullied Sister,
I’d quite forgotten and what
You bring to British winters:
now native knowledge returns[372]

.

Взращенная нью-йоркской погодой

и слишком привычная к смогу,
Ты, его незапятнанная сестра,
почти забытая мной, как забыл я
и то, что даешь ты британским зимам:
теперь родное знание возвращается.

«Сан-Пьетро» написано в противоположных обстоятельствах. К моменту создания стихотворения Бродский уже шесть лет как покинул родной город и не видел никаких перспектив для возвращения. Автобиографический фон текста – не возвращение поэта на родину, а осознание невозможности возвращения. Это объясняет стоическое смирение, выраженное в строках, обращенных лирическим героем к себе посредством императива:

…Помни:
любое движенье, по сути, есть
перенесение тяжести тела в другое место.
Помни, что прошлому не уложиться
без остатка в памяти, что ему
необходимо будущее. Твердо помни:
только вода, и она одна,
всегда и везде остается верной
себе – нечувствительной к метаморфозам, плоской,
находящейся там, где сухой земли
больше нет. И патетика жизни с ее началом,
серединой, редеющим календарем, концом
и т.д. стушевывается в виду
вечной, мелкой, бесцветной ряби.
(СиП, 2, 61)

Этот отстраненный тон, стремящийся к сущностному и универсальному, типичен для Бродского и, как предполагает Дэвид Бетеа, во многом заимствован у Одена[373]. В своем эссе об Одене «Поклониться тени» Бродский восхищается его «антигероической позой» (СИБ2, 5, 263). Но, несмотря на стоическую позицию автора, «Сан-Пьетро» проникнуто ностальгическими нотами, усиленными использованием литературных аллюзий и подтекстов. Венецианский туман вызывает в памяти «родное знание», которое возвращается сквозь отсылки и цитаты.