Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия

В последних трех стихотворениях о Венеции («Лидо», «Посвящается Джироламо Марчелло», «С натуры» – все три написаны по-русски, а затем переведены на английский автором) Бродский продолжает создавать биографическую легенду, вплетая ее в пространство Венеции. Эти стихи наряду с отредактированной версией «Набережной неисцелимых» представляют собой результат работы Бродского над образом Венеции в последние годы его жизни, создавая миф о привилегированном стареющем эстете в Венеции. Модернистский образ стареющего писателя в Венеции был разработан Томасом Манном в «Смерти в Венеции». Одним из поздних перевоплощений манновского Ашенбаха, правда без гомоэротических коннотаций, стал полковник Ричард Кантуэлл в романе Хемингуэя «За рекой, в тени деревьев». Бродский не упоминает этот венецианский роман в своих стихах и эссе, но резонно предположить, что он знал о нем и, возможно, читал его в юности: роман был включен в собрание сочинений Хемингуэя, вышедшее по-русски в 1968 году, закрепив популярность Хемингуэя у русских читателей эпохи оттепели и последующих лет[403].

Кантуэлл не был писателем, но тот факт, что именно в Венеции он рассказывает о своем прошлом молодой итальянской девушке, с которой у него роман, сообщает тексту метафорическое значение рассказа о потере мужчиной творческих и жизненных сил. Что до «Смерти в Венеции» Манна, Бродский пренебрежительно отзывается о ней в «Набережной неисцелимых», когда ностальгически вспоминает, как он представлял себе Венецию в Ленинграде 1960-х. Конечно, восприятие Венеции как символического западного города контрастирует с манновским ощущением города как разрушающегося, пагубного и восточного[404]. Так же пренебрежительно Бродский относится и к экранизации романа, сделанной Лукино Висконти, признавая при этом собственное восхищение его начальной захватывающей сценой:

Потом приятель, давший романы Ренье и умерший год назад [Геннадий Шмаков], взял меня на полуофициальный просмотр пиратской и потому черно-белой копии «Смерти в Венеции» Висконти с Дирком Богардом. Увы, фильм оказался не первый сорт, да и от самой новеллы я был не в восторге. Тем не менее долгий начальный эпизод с Богардом в пароходном шезлонге заставил меня забыть о мешающих титрах и пожалеть, что у меня нет смертельной болезни; даже сегодня я могу пожалеть об этом (СИБ2, 7, 21).

Неизвестно, имел ли Бродский в виду ту же сцену из фильма, когда писал первые строчки «Посвящается Джироламо Марчелло»: «Однажды я тоже зимою приплыл сюда / из Египта». В интервью Петру Вайлю поэт замечает, что стихотворение было вдохновлено видом пассажирского корабля, приближающегося к Венеции, за которым он наблюдал с набережной Дзатерре, одновременно вспоминая, что мощи небесного покровителя Венеции святого Марка были привезены из Египта – отсюда союз «тоже»[405]. В свою очередь, первые строки стихотворения отсылают к началу фильма Висконти, а также к «Элегии» Бродского, написанной в 1968 году и начинающейся со строчки «Однажды этот южный городок» (ниже я более подробно рассмотрю этот текст). Но перед тем, как обратиться к стихотворению «Посвящается Джироламо Марчелло», нужно сказать несколько слов о «Лидо», в котором образ стареющего автора в Венеции дан не через воспоминания от первого лица, как в двух других поздних венецианских стихах, но конструируется посредством притязаний субъекта на дискурсивную власть над описываемым.

«Лидо» стоит особняком среди других венецианских стихов Бродского, да и вообще русских литературных ведут Венеции, потому что показывает читателю не каналы, мосты, набережные и площадь (как в обеих частях «Венецианских строф») и даже не свободные от туристов каналы на задворках города (как в «Сан-Пьетро»), но нечто принципиально другое и неожиданное для Венеции. «Лидо» начинается с вида дряхлого румынского судна, бросившего якорь у острова Лидо и наблюдаемого повествователем с берега. Бродский снимает культурные ассоциации, связанные с венецианским Лидо, – отдыхающую на выходных буржуазию рубежа веков, как у Манна/Висконти, или байроновскую верховую езду, заменяя все это унылой картиной грязного танкера и его потрепанной команды: