Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия

Любая критика человеческого существования предполагает осведомленность критикующего о высшей точке отсчета, лучшем порядке. Так сложилась история русской эстетики, что архитектурные ансамбли Санкт-Петербурга воспринимались и воспринимаются как предельно возможное воплощение такого порядка (включая церкви). Во всяком случае, человек, проживший в этом городе достаточно долго, склонен связывать добродетель с пропорциональностью. Это старая греческая идея, но, будучи перенесена под северные небеса, она обретает несколько воинствующий характер и заставляет художника, мягко говоря, чрезвычайно заботиться о форме. Такое влияние особенно очевидно в отношении русской или, по месту рождения, петербургской поэзии. Ибо в течение двух с половиной столетий эта школа, от Ломоносова и Державина до Пушкина и его плеяды (Баратынский, Вяземский, Дельвиг) и далее до акмеистов в этом столетии (Ахматова, Мандельштам) существовала под тем же знаком, под которым и была зачата: под знаком классицизма (СИБ2, 5, 63–64; авториз. пер. Л. Лосева. Курсив мой. – С.Т.).

Здесь Бродский воспроизводит фрагмент русской культурной мифологии, коренящийся в имперском дискурсе XVIII века. Основным источником поэта тем не менее становится осознание этого дискурса в эпоху Серебряного века: прославление архитектуры и петербургского городского пространства, значение Петербурга для русской словесности, восприятие России как Севера и ее связь с Античностью. Кроме этих культурных мифов эссе Бродского опирается на хорошо разработанную традицию литературных путеводителей по Петербургу, литературных прогулок, которая также частично связана с теми же мифами и которую Джулия Баклер не так давно охарактеризовала следующим образом:

Петербургские литературные путеводители в широком смысле слова возникают как традиция, начавшаяся с элегантной «Прогулки в Академию Художеств» Константина Батюшкова, продолженная сатирическими городскими заметками деклассированных дворян-писателей, печатавшихся ради гонораров в 1840-е годы, таких как Достоевский и Некрасов, а потом уж подхваченная и остальными – популярными журналистами позднеимперского периода вроде Николая Житова, ностальгирующими постимперскими мемуаристами, подобными Анатолию Кони, а затем и современными литературными путешественниками во времени, описывающими задворки петербургской культурной истории[142].

Баклер включает в число этих литературных путеводителей и тех, кто принадлежал к движению за сохранение культурного наследия, особенно Николая Анциферова, чей авторитет, как она отмечает, влиял на советские интерпретации Петербурга/Ленинграда, несмотря на то что его работы были исключены из официального культурного оборота. Он также в значительной мере повлиял на образы Петербурга, создаваемые диссидентами и эмигрантами[143]. Работы таких исследователей, как Юрий Лотман и Владимир Топоров, о феноменологии Петербурга и его литературы демонстрируют теоретическое развитие идей Анциферова, тогда как «Путеводитель» Бродского представляет один из ярких примеров влияния Анциферова на русскую эссеистику[144].