Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия

Одна из ключевых идей русской имперской и эстетической мысли, которую Бродский вводит в свое эссе и которую много раз использовали в литературных путеводителях по Петербургу до него, – это идея уникальности города в сравнении с европейскими столицами, служившими для него моделями. Она возникает из ощущения исключительного единства классической архитектуры города. В петровскую и послепетровскую эпохи классическая иконография и ее использование в скульптурных и архитектурных ансамблях призваны были отразить европейские связи империи Петра[145]. На петровское барокко влияли голландские, датские и шведские образцы, с примесью позднего итальянского барокко и французского ампира. Впоследствии этот стиль стал сосуществовать с тем, что называют (часто пренебрежительно) архитектурной эклектикой конца XIX века. Но, несмотря на разнообразие стилей, возникает идея об исключительном архитектурном единстве Петербурга, которая оказалась чрезвычайно устойчивой в русском представлении о городе на Неве[146]. Один из персонажей «Прогулки в Академию Художеств» (1814) Константина Батюшкова, молодой художник, говорит о необходимости видеть европейские столицы – Париж, Лондон – для того, «чтобы почувствовать цену Петербурга. Смотрите – какое единство! как все части отвечают целому!»[147] Это показывает, что идеал классического единства продолжал существовать в начале столетия, пока в петербургском городском пространстве не появился эклектический стиль. Что касается принадлежащей уже XX веку идеи о «воображаемом классическом единстве Петербурга» (термин Дж. Баклер) как отражении культурных мифов и идеологем, то на нее повлияли позднейшие исторические события и развитие русской мысли[148]. Идея эта была популярна среди петербургской интеллигенции на рубеже веков и наиболее ярко выразилась в движении за сохранение памятников культуры, возглавленном Александром Бенуа. Движение было связано с возросшим интересом как к неоклассической архитектуре, так и к архитектуре вообще, его отражение можно найти, например, в поэтической практике акмеистов: архитектурные метафоры в стихах Осипа Мандельштама – это один из самых известных примеров. Выступавшие за сохранение наследия вели образовательную пропаганду на страницах роскошных ежемесячных журналов «Мир искусства» и «Аполлон». Бенуа и его единомышленники противостояли как эклектическому движению, наметившемуся в конце XIX века, так и национальному романтизму, и стилю модерн.

Основная идея движения, заключавшаяся в том, чтобы спасти «старый Петербург», под которым подразумевались здания, построенные в царствование императора Александра I или ранее, была противопоставлена распространенному в литературе второй половины XIX века взгляду на Петербург как «город казарм»[149]. В статье «Живописный Петербург», объясняющей суть движения читателям «Мира искусства», Бенуа декларировал в качестве цели «возрождение художественного отношения к заброшенному Петербургу», призывая читателей вдохновляться пейзажистами и одическими поэтами XVIII века, представляя удивительную красоту города[150]. Тексты Бродского о Петербурге многим обязаны этому периоду в истории культуры, забытому в сталинские годы, но вновь осознанному в период оттепели и послеоттепельных 60-х[151].

При воссоздании петербургского мифа Бродский следует интерпретации этого мифа Н.П. Анциферовым в его «Душе Петербурга», переизданной в Париже издательством ИМКА-Пресс в 1978-м, за год до создания «Путеводителя»[152]. В позднесоветский период литературные экскурсии Анциферова по Петербургу, написанные в двадцатые годы, были недоступны большинству читателей в СССР, но их переиздание в одном из крупнейших эмигрантских издательств означало, что анциферовские идеи, сформулированные в годы, когда культ Петербурга интенсивно развивался, продолжают жить вне официального советского мейнстрима. «Путеводитель» Бродского – метанарратив мифа, которому посвятил свою работу Анциферов. Бродский развивает основные мотивы этого мифа, используя его дуалистический потенциал для создания позитивных и прославляющих Петербург образов точно так же, как это делал Анциферов. Географическое положение города и его архитектура, противостояние природе, человеческие жертвы, легшие в основу будущего процветания, демонические свойства, приписываемые Петербургу в фольклоре, фигура Петра Первого, «умышленность» (как ее описывал Достоевский), оппозиция Москве – все это Бродский интерпретирует положительно.