Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия

Опыт путешествия описан в бразильском антитравелоге Бродского как что-то, о чем автор рассказывает неохотно и что он не прочь был бы забыть. Эта риторика амнезии (см. главу 1) раскрыта в авторском импульсе отвергнуть то, что он видит, и отделить себя от этой картины. Обыгрывая в начале эссе его заголовок «Посвящается позвоночнику», Бродский высказывает мысль о психологической особенности, с которой сталкиваются авторы «путевых заметок и воспоминаний»: «сознание в них как бы опрокидывается навзничь и отказывается бороться, готовясь скорее ко сну, чем к сведению счетов с реальностью» (СИБ2, 6, 57). Эта скептическая характеристика литературы путешествий как своего рода антиинтеллектуального упражнения возникает, однако, лишь в качестве риторического жеста, так как далее Бродский обращается к реальному опыту собственного путешествия, описанию страны и ее народа с уверенностью, которая не оставляет ни малейшего сомнения в его способности восприятия и властном тоне, в котором это восприятие передано. Если его письмо и безóбразно, вина за это лежит на том, что он описывает, а не на его писательском мастерстве:

Рио – вернее, та часть его, к-рую мне довелось увидеть, – весьма однообразный город, как в смысле застройки, так и планировки; и в смысле богатства, и в смысле нищеты. Двух-трехкилометровая полоса земли между океаном и скальным нагромождением вся заросла сооружениями, а-ля этот идиот Корбюзье. Девятнадцатый и восемнадцатый век уничтожены совершенно. В лучшем случае вы можете наткнуться на останки купеческого модерна конца века с его типичным сюрреализмом аркад, балконов, извивающихся лестниц, башенок, решеток и еще черт знает чем. Но это – редкость. И редкость же маленькие четырех-трехэтажные гостиницы на задах в узких улицах за спиной этих оштукатуренных громад; улочки, карабкающиеся под углом минимум в 75 градусов на склоны холмов и кончающиеся вечнозеленым лесом, подлинными джунглями. В них, в этих улицах, в маленьких виллах, в полудоходных домах живет местное – главным образом обслуживающее приезжих – население: нищее, немного отчаянное, но в общем не слишком возражающее против своей судьбы. Здесь вечером вас через каждые десять метров приглашают по.баться, и, согласно утверждению зап. германского консула, проститутки в Рио денег не берут – или, во всяком случае, не рассчитывают на получение и бывают чрезвычайно удивлены, если клиент пожелает расплатиться (СИБ2, 6, 58).

Риторическая сила авторского неодобрения, та уверенность, с которой он оценивает, наделяет значением и проявляет снисходительность, присущи дискурсу метрополии при описании третьего мира, регулярно использующему, как отмечает Пратт, средства «отрицания, доминирования, обесценивания и страха», производящие в свою очередь «сильный «эффект реальности»»[216]. Тривиализация городского пейзажа («весьма однообразный город»), дегуманизация жилищных условий местного населения («подлинные джунгли») и угроз, которые легендарная проституция и промискуитет несут столичному автору (который, разумеется, рассказывает об этом читателю через вторые руки), прекрасно иллюстрируют описание риторики, которую Пратт раскрывает в описаниях Ганы и Гватемалы, сделанных Моравиа и Теру, – «риторики тривиальности, дегуманизации и неприятия», лежащей в основе «нового эстетического подхода» к репрезентациям постколониальности с точки зрения метрополии.