Читаем Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия полностью

И, завершая обсуждение восточного путешествия Бродского как полемического, необходимо заметить, что то, на чем построен текст – огульные обобщения, намеренное и ненамеренное искажение исторических фактов, неприятие культурных и этнических различий и общее пренебрежительное отношение к «другому», – повествователь пытается адаптировать к «существу» культуры, которое он пытается открыть[273]. В этом смысле географическое и историческое воображение автора основано на интеллектуальных операциях, сходных с используемыми в националистическом и мессианском дискурсе, с которыми автор яростно спорит. Более того, заимствованные концепции культурно обусловленных феноменов и исторических случайностей, которые производит историческое и географическое воображение Бродского, основаны на таком же эссенциализме, как тот, который питает метафизику ориенталистского мифа.

Метафизика ориенталистского мифа

Перед тем как отправиться в Стамбул, автор «Путешествия…» прибывает в Грецию, символ культурных истоков Запада. В третьей главе, когда, как кажется, читатель уже готов узнать о реальном путешествии в Стамбул, повествователь описывает не прибытие или время, проведенное в Стамбуле, но отправление. Вместо Стамбула описывается отель в греческом Сунионе, на месте храма Посейдона:

Я прибыл в этот город и покинул его по воздуху, изолировав его, таким образом, в своем сознании, как некий вирус под микроскопом. Учитывая эпидемический характер, присущий всякой культуре, сравнение это не кажется мне безответственным. Составляя эту записку в местечке Сунион, на юго-восточном берегу Аттики, в 60 км от Афин, где я приземлился четыре часа назад, в гостинице «Эгейская», я ощущаю себя разносчиком определенной заразы, несмотря на непрерывную прививку «классической розы», которой я сознательно подвергал себя на протяжении большей части моей жизни (СИБ2, 5, 282–283).

Встреча с «Востоком» воспринимается болезненно, и лечением оказывается небольшая доза «Запада», географически представленного Сунионом, одним из знаменитых мест Древней Греции. Отсылая читателя к «классической розе» [274]Ходасевича и связывая с ней собственную поэзию, автор вводит идею Петербурга, представляющего наследие Запада в России, дальше развивающуюся через сон, в котором он видит себя беседующим с Д.Е. Максимовым, петербургским специалистом по поэзии Серебряного века. Это предвосхищает возникающую дальше тему классической поэзии, точнее, римской элегической и александрийской поэзии, занимающую две главки и в русской, и в английской версии. Автор восхваляет римских элегиков, «последователей александрийской школы в поэзии»: «Александрийская традиция была традицией греческой: традицией порядка (космоса), пропорциональности, гармонии, тавтологии причины и следствия (Эдиповский цикл): традицией симметрии и замкнутого круга» (СИБ2, 5, 287). Лирическая позиция и циклический принцип, по которому она строится, противопоставлены эпической с ее «линейным движением», представленной прежде всего Вергилием, творчество которого «продиктовано расширением империи» (СИБ2, 5, 287). Александрийским элегикам была свойственна идея поэзии как «искусства личного, частного», противопоставленная идее искусства как «формы государственной пропаганды» (СИБ2, 5, 285). Этот контраст между лирической и эпической поэзией предваряет мысль, которую автор развивает на протяжении эссе. Лирический принцип – это принцип индивидуализма, воплощенный Западом и противоположный коллективизму и «линейной» экспансии империализма, монотеизма, утопизма, деспотизма и антииндивидуализма Востока. В английской версии эссе в приведенной цитате после слов «замкнутого круга» стоит выделенное курсивом «возвращения к истокам» – эта фраза выражает двойное метатекстуальное значение. Она говорит о собственном литературном путешествии Бродского, во-первых, как о возвращении, не в Советский Союз, но к истокам его деспотизма, на «византийскую почву», откуда он в свою очередь возвращается на Запад; во-вторых, о возвращении в Грецию, к истоку поэтической и эстетической традиции, с которой он связан[275].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное