Деже было тогда лет двадцать восемь — тридцать. Белый смокинг красиво облегал его стройную фигуру. Великолепно владея техникой игры, он своими изящными узкими руками с длинными пальцами извлекал из рояля волшебные звуки. Деже закончил консерваторию, подавал большие надежды, но вынужден был пойти в джаз.
Шани был старше и чуть-чуть солиднее. Играл он на контрабасе, но не смычком, а щипками — тогда это было новшеством. Он играл, подпевая в такт мелодии не совсем хорошо поставленным, но приятным грудным голосом. Шани не был таким виртуозом, как его младший брат, но он удивительным образом умел находить контакт с публикой. Его улыбки и смех заражали всех. Он умел красноречивым жестом, мимикой, а порой и меткой шуткой как бы приправить песню. Ударник Вилли обычно по-своему реагировал на эти шутки, и все это придавало их маленькому ансамблю особое очарование. Так они играли каждый вечер.
Постепенно терраса заполнилась посетителями. Отдыхающих в тот год было так много, что даже в будние дни столик в ресторанчике приходилось заказывать накануне. К Хорватам подсаживались их друзья, и скоро за столиком становилось тесно.
Первым к ним подсел Арпад Фрей, или, как его все называли, Умный Фрей. Имелся еще и Глупый Фрей, тоже торговец, но не родственник первого. Глупый Фрей тоже скоро появился здесь с какой-то полнеющей дамой, о которой было известно только то, что она ему не жена.
Затем появился торговец текстилем дядюшка Руди с женой и сыном-подростком, а вслед за ними — Оскар Рона со своим неизменным двойником Эрвином Шали, светловолосым молодым человеком. Оба они отличались тем, что любили хорошенько выпить. Потом пришел новоиспеченный оптовый торговец текстилем Тиби Марек, бывший до этого крупье и довольно известной фигурой ночной жизни. Мне кажется, что он последовал совету Арпада Фрея и купил себе дело.
Чуть позже к столику Хорватов подошел дядюшка Габи Галлус, известный спортсмен и одновременно столичный нотариус, старый друг Умного Фрея и постоянный болельщик клуба МТК.
Все они принадлежали к одной компании, которая и в Пеште часто собиралась вместе и, как правило, там, где в оркестре играли братья Хорваты.
Первым заговорил Арпад Фрей. У него даже здесь на первом месте были торговля и дела. Он с раздражением посмотрел на затемненные лампы и сказал:
— Мы были тогда скотами, так как не поняли, что нам необходимо выпускать вот такую парусину, а ее только на этой террасе использовано не менее трехсот квадратных… А таких заведений в одном Шиофоке штук пятнадцать, а по всему Балатону наберется до двухсот. Вот теперь и посчитайте, сколько же денег заработает тот, кто еще весной начал производить такую парусину…
— Здесь нет трехсот метров, — перебил его Глупый Фрей, окинув взглядом парусиновый полог. — Здесь и двухсот не будет.
Арпад выложил на стол пачку красных ассигнаций и громогласно заявил:
— За каждый угаданный метр плачу по сотне!
Арпад был невысокого роста, у него уже намечалась приличная лысина, но это еще был довольно подвижный мужчина. На нем был элегантный светлый костюм. В рукавах сорочки тускло поблескивали золотые запонки, а в галстуке красовалась булавка с рубином.
Они подозвали хозяина ресторанчика, который покупал полог и потому точно знал, за сколько метров парусины он платил. Оказалось, ровно за триста девять квадратных метров.
Умный Фрей, не говоря ни слова, сунул пачку ассигнаций себе в карман.
— И откуда вы могли достать такую уйму парусины? — не успокаивался Глупый Фрей. — Товар-то лимитированный!
— Сколько ты у меня его купишь? Хочешь целый вагон?
— Арпад! — позвал его Тиби Марек. — Хочешь, завтра утром на железнодорожных путях будет тебе вагон?..
— Лимитированной парусины?
— Послушай, ты, дурачок, — по-отечески обратился Умный Фрей к Глупому, — парусина, разумеется, на строгом учете, но ведь на рынке сколько хочешь мешковины, по восемь пенгё сколько хочешь можно купить. По полтора пенгё за метр ее тебе прорезинят, и вот у тебя уже и парусина, которую ты смело можешь сбыть по шестнадцать пенгё за метр. Понятно тебе, дружище?..
В одиннадцатом часу Арпад Фрей и Рона ушли в казино играть. Я сразу же пригласил Эмму танцевать. Я любил танцевать с ней, любил, прижавшись к ней, чувствовать сквозь тонкое летнее платье теплоту ее тела, прикасаться руками к ее крепким округлым рукам.
— Здесь ты самая красивая женщина, — шепнул я ей на ухо.
— Ну и глупый же ты, — засмеялась Эмма, сверкнув вставным золотым зубом.
— Это правда.
— Скажи лучше, какая девушка тебе здесь больше всего нравится? Вон та блондинка? Или же Бергер?
— Меня такие сопливые нисколько не интересуют.
— Зато ты на них так пялишь глаза, что они того гляди лопнут…
Ради приличия я пригласил на следующий танец Души, но она отказалась, так как, по-видимому, все еще никак не могла успокоиться. Я пошел бродить между столиками в поисках знакомых. Здесь были Бергер со своими постоянными спутниками и Ева Бицо в окружении яхтсменов. Они сидели немного в стороне.