Будапештская весна

— Скажи, что тут происходит? — спросил я Данча, отведя его в сторону.

— Ты и сам знаешь, — ответил он, глядя мимо меня.

— Что с ними сделают?

— Зачем спрашивать, если сам знаешь?..

Я понял, что он не намерен разговаривать со мной, и пошел вдоль оцепления. В толпе я обратил внимание на женщину с непокрытой головой. Она прижала ладони к застывшим ушам. При лунном свете я не видел ее лица, однако заметил, что одета она очень легко: на ней было демисезонное пальто, а на ногах, которыми она все время притопывала на снегу, летние туфли-лодочки. Я замерз, но не уходил. Заметив, что я внимательно наблюдаю за ней, женщина бросила на меня испуганный взгляд и сразу же отвернулась.

Ко мне подошел капитан Карлович.

— А ты что тут делаешь? — тихо спросил он меня. — Я же тебе сказал, чтобы ты не выходил из школы.

— Так точно, — смущенно пробормотал я. — Я хотел узнать, что тут происходит… Нервничал очень…

— Нервничали, господин лейтенант? — Капитан неожиданно с «ты» перешел на «вы». По тону его голоса я понял, что ответил я явно неудачно. — Вот оно что! Значит, у тебя нервы слабые? А раз так, то иди прими успокоительное и ложись спать.

— Слушаюсь, — ответил я, не соображая, что говорю. — Покорно докладываю…

— Спасибо, ты мне не нужен, — сказал капитан и отошел от меня.

«Ну и скотина», — подумал я и почувствовал некоторое облегчение оттого, что не имею никакого отношения к происходящему и не несу за него никакой ответственности.

Я вернулся к оцеплению. Не увидев там капитана Карловича, я дотронулся до плеча женщины в демисезонном пальто и сделал ей знак следовать за мной. Она секунду поколебалась, но потом зашагала за мной. Нас тут же остановил жандармский унтер.

— Вы куда? — спросил он женщину.

— Она со мной, — ответил я унтеру.

— Зачем?

— А вам какое дело?

— Я вас спрашиваю, господин лейтенант, куда вы ее ведете?

Меня охватила злость, и я заорал на него:

— Встать «смирно», когда разговариваете с офицером! И перестаньте болтать!

Унтер застыл по стойке «смирно», и я снова подал женщине знак следовать за мной. Я и сам не знал, куда иду. Голова у меня кружилась от рома, выпитого еще в машине.

В конце темной улицы я свернул направо. На улице никого не было. Женщина шла за мной, я слышал ее шаги. Неожиданно я повернулся и крикнул ей:

— Куда вы идете?!

Она остановилась, замерла, но ничего не ответила.

— Вы что, не слышите? Куда вы идете?!

Тогда она повернулась и пошла назад, туда, откуда я ее увел.

— Стойте! Куда вы?

— Назад, — ответила она каким-то странным голосом и остановилась.

— Вы венгерка?

— Да…

«По-видимому, еврейка, — подумал я. — Такая хрупкая! И совсем, наверное, замерзла…»

— Почему вы не убегаете?! — набросился я на нее.

— Куда?

— Куда хотите.

— Все равно поймают.

Я пошел дальше. Женщина брела за мной. Мы прошли мимо харчевни, окна ее были темны. Ветер тихо раскачивал вывеску с изображением бочки, выкрашенной серебряной краской. На углу улицы я остановился. Здесь находились более красивые дома. Заснеженные садики были обнесены каменными оградами. Ворота ближайшего дома были распахнуты настежь, двери тоже открыты. По-видимому, мы забрели на ту самую улочку, где проводилась облава: все дома были пусты.

— Я очень замерзла, — сказала вдруг женщина, стоявшая за моей спиной.

Я ничего не ответил, но про себя выругался: я тоже здорово замерз. Холодный ветер насквозь продувал мою шинель. Я весь дрожал, и мне казалось, что еще немного — и я превращусь в ледышку. Я вошел в открытые ворота, женщина продолжала стоять на тротуаре.

— Ну пошли же, пошли, — махнул я ей рукой.

Сначала мы прошли на веранду, а оттуда уже в комнату. Я не хотел зажигать огня и потому шел на ощупь. Сначала я наткнулся на разобранную постель, затем нащупал изразцовую печку: она была теплая. В комнате пахло яблоками.

— Вы здесь? — проговорил я в темноте.

— Да…

Я снял шинель. От тепла у меня защипало в носу, пересохло в горле. Мне вдруг страшно захотелось близости с женщиной, но я не знал, как к ней подступиться. Я сел на край кровати, чувствуя, как у меня дрожат руки. Мне хотелось сказать ей что-то нежное, но, пока я придумывал, что именно, губы помимо воли произнесли:

— Раздевайтесь.

Женщина не шевельнулась, тогда я прикрикнул на нее и услышал, как зашелестела ее одежда.

Я встал и подошел к ней. Оказалось, она сняла с себя только пальто, бросив его на пол. Я потянул ее к кровати. Она без сопротивления отдалась мне, только не позволив поцеловать себя в губы. Такая близость с ней не принесла мне полного удовлетворения, и я скоро заснул.

Проснулся я весь в поту. Женщина все еще лежала рядом со мной. Я хотел окликнуть ее, но не знал имени. Меня охватил вдруг мучительный стыд, и я разрыдался. Женщина шевельнулась, но не проронила ни слова. Я притянул ее к себе и, положив голову ей на плечо, зарыдал еще сильнее.

— Не сердитесь на меня, — бормотал я, гладя ладонью ее лицо и волосы. — Прошу вас, не сердитесь… Простите меня… Я не такой, поверьте мне, я ненавижу такие вещи…

Женщина лежала неподвижно, чужая и холодная.