Буддийская философия мысли

4.4.5. Это, конечно, типично для «Джатаки» и комментариев Дхаммапалы к «Тхерагатхе» и «Тхеригатхе». Столь же типично, когда Будда отождествляет себя с Бодхисаттвой – последний термин используется не только в смысле «Будды в одном из его прежних рождений», но и в смысле Существа Пробуждения или по крайней мере Существа, которое дало Обет Бодхисаттвы или познало Мысль Пробуждения. В этом случае, когда Будда сказал (The Sūtra of Golden Light, XVIII, p. 92–97): «этот принц [отдавший свое тело умирающей от голода тигрице] был Татхагатой», – целью явно было показать (Шарипутре и другим), что он на самом деле был им, поскольку Обет (или Мысль) Пробуждения принца можно мыслить как реальное и абсолютное основание для отождествления, которое в данном случае не является частичным, ибо оно ссылается на неподдающееся анализу сознательное (то есть нементальное) ядро бодхисаттства в них обоих. Другими словами, прямо противоположно предыдущему случаю, Бодхисаттву здесь можно отождествить с Татхагатой или Буддой не только ретроспективно и с точки зрения Полного и Совершенного Пробуждения последнего, но и с совершенно иной точки зрения – как бы безличного бодхисаттства. Которое можно, гипотетически конечно, считать не только нементальным, но и несознательным в смысле его лишенности всех модальностей сознания. Тогда, возвращаясь к нашей «стандартной» ситуации, где Будда с помощью своей сверхъестественной силы (anubhāva) извлек из-под земли ступу с останками «его собственного» тела (то есть тела Бодхисаттвы-принца, поглощенного тигрицей), мы можем предположить тождественность Будды и принца как двух случаев одного и того же Пробужденного Сознания. И потому можно даже представить весь этот случай как если бы это сознание узнало себя в принце и Будде, сделав это (в данном случае) через Будду. Но здесь, в отличие от предыдущего случая, нельзя сказать, что без этого акта (или мысли) узнавания Буддой не было бы и «перерождения как принца», ибо их единое бодхисаттство уже было там – его можно «засечь» в сам момент решения принца отдать свое тело тигрице. Эту гипотезу можно подытожить следующим образом: не только память о прежних рождениях, но и сами эти прежние рождения могли случаться лишь посредством настоящей мысли, которая актуализирует их, так что они не существуют отдельно или без этой актуализации. Я могу предположить, что эта актуализация требует еще двух факторов (кроме самой мысли). Субъективно должно быть намерение (однако оно могло иметь объективный мотив или быть вызвано ситуацией, обстоятельствами и т. д.), совпадающее с актуализирующей мыслью или приписываемое ей. А объективно такая актуализация могла иметь место, только когда мыслящий осознавал (использование прошедшего времени здесь чисто условно!) происходящее. Иначе говоря, его настоящая мысль может актуализировать лишь то, что было его (или чьей-то еще) мыслью в прошлом. Так что феноменальный характер всей ситуации актуализации очевиден: вспоминать или мыслить можно лишь то, что осознавало или хотя бы могло осознавать себя. И тогда можно сделать весьма сомнительный вывод: нельзя актуализировать в своем мышлении то, что является лишь объектом. [Ведь и лишь объекты можно мыслить как «другие», или «одинаково другие», или «равноудаленно другие» – чего так явно не мог понять С. Коллинз (S. Collins, 1982, p. 190). А иначе можно утверждать, что одной только объективацией можно превратить (сознательный) феномен в другое сознание. Но это уже слишком!]