Такая гибкость интерпретации влияет не только на нашу личную жизнь, но и на международные отношения. Герберт Келман, социальный психолог, так описывал действие этого механизма в отношении врагов: «Механизмы атрибуции… помогают поддерживать первоначальный образ врага. Враждебные действия приписываются ему диспозитивно, а значит, служат дополнительным доказательством непременно агрессивного поведения врага. Мирные действия объясняются реакцией на конкретную расстановку сил в каждой ситуации – как тактические маневры, ответ на внешнее давление или временное ослабевание позиции – а значит, их не нужно принимать во внимание и каким-либо образом менять первоначальный образ»[87]
. Это объясняет, почему с началом войны те, кому она выгодна, начинают демонизировать лидера страны-противника. Перед одной из иракских кампаний редакция журнала «Новая Республика» поместила на обложку фотографию Саддама Хусейна, президента Ирака. Из-за ретуши снимка его усы выглядели точно так же, как у Гитлера. Грубо, зато эффективно – аккуратно поместив кого-либо в «упаковку» врага, мы из-за действия механизмов атрибуции уже не сможем легко его оттуда «вынуть». Например, если такой политик, как Хусейн, позволит международным инспекторам посетить свою страну и убедиться, что у него нет оружия массового поражения (а именно это он сделал в 2003-м, вскоре после первой войны), то доверять ему ни в коем случае нельзя. Это обман, он точно прячет где-то оружие! Ясно же, что он плохой и вообще злодей!Хусейн действительно творил ужасные вещи. Но неспособность ясно оценить его личность привела к еще более страшным событиям: в ходе иракской кампании и от ее последствий погибли более 100 000 мирных жителей.
Война – яркий пример того, как приписываемая сущность может распространяться на множество уровней. Начинается все с идеи о том, что лидер нации ну очень плохой человек. Чуть позже вам начинает казаться, что и сама нация, будь то иракцы, немцы или японцы, – ваши враги. А потом влияние становится еще шире, и вот уже вы думаете, что все солдаты этой страны – или даже все ее население – ну очень плохие люди. А плохих людей можно убивать с чистой совестью. США сбросили две ядерные бомбы на Хиросиму и Нагасаки – на города, а не на военные базы, – и практически никто из американцев не запротестовал.
К счастью, большинство из нас подвержены стадному чувству в гораздо меньшей степени, и обычно оно не имеет столь роковых последствий. Но менее страшные примеры подобной работы нашей психики, изменяющей восприятие и смещающей моральный компас, встречаются повсюду. Вернемся в 1951 год и перенесемся на милю от Принстонской теологической семинарии, где в 1973 году пройдет эксперимент о добрых самаритянах.
Сущность противоположности
Дело было на стадионе «Палмер», где проходил матч по американскому футболу между командами Принстона и Дартмута. В то время футболисты Лиги плюща могли сравниться со спортсменами мирового класса. За неделю до матча любимчик Америки Дик Казмайер, игравший в команде Принстона в качестве тейлбека, появился на обложке журнала «Тайм».
Игра была тяжелой и временами даже грубой.
Во второй четверти Казмайеру сломали нос, а в третьей один из игроков Дартмута покинул поле со сломанной ногой. Два профессора психологии, Хэдли Кэнтрил из Принстона и Альберт Хэсторф из Дартмута, позднее написали: «Игроки теряли самообладание как вовремя матча, так и после… Вскоре посыпались взаимные обвинения»[88]
. Хэсторф и Кэнтрил воспользовались этим случаем для того, чтобы провести исследование племенной психологии (того самого «стадного чувства»). Они показали запись матча студентам из Принстона и Дартмута и обнаружили большую разницу в восприятии ее сторонами. Например, студенты из Принстона в среднем увидели, что команда Дартмута нарушала правила 9,8 раза, тогда как зрители из Дартмута в среднем заметили всего 4,3 нарушения со стороны своих игроков. Такие результаты вас, скорее всего, не шокируют; общеизвестно, что принадлежность к некой группе может повлиять на восприятие. Но благодаря этому исследованию подобная предвзятость перешла из области анекдотов в научную реальность. Стала, можно сказать, классическим примером.