Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Альберту захотелось его придушить за этот непробиваемый тон и предельно сосредоточенный вид, словно слова о заключении пари были чем-то спонтанным, непродуманным и не имеющим силы, или воспринятым исключительно в качестве мимолётной шутки, хотя Альберт, в общем-то, не шутил ни разу. Опершись обоими локтями на столешницу, он чуть склонил голову и произнёс решительно:

– Отвези.

Полученную реакцию, без преувеличения, можно было отнести в категорию шикарного проявления эмоций, потому что после такого ответа Энтони выглядел не менее растерянным, нежели сам Альберт, оказавшийся среди зрителей. Единственное различие, проявившееся у них, заключалось в повышенном уровне самоконтроля, продемонстрированном Энтони. Он не открывал ошеломлённо рот, отделавшись ироничной ухмылкой, словно его такой ответ не задел вовсе.

Он довольно быстро взял себя в руки.

– Как скажешь.

– И ты не станешь настаивать на получении выигрыша? Почему?

– Я ведь говорил, что всё зависит исключительно от твоего желания, – произнёс Энтони. – От этих слов я пока не отказывался.

Альберт на мгновение прикрыл глаза, улыбнулся сдержанно. Вновь распахнул их – ресницы взметнулись вверх. Отводить взгляд он не торопился, продолжая пристально смотреть на Энтони.

– Отвези меня домой, – повторил уверенно. – К себе.

Добавил немного тише, но Энтони, определённо, услышал. Не мог не услышать.

– Зараза, – произнёс беззлобно.

– Просто относительно талантливый актёр, – поправил его Альберт. – Но мне приятно знать, что ты умеешь держать слово. Надеюсь, ещё одно обещание всё-таки будет исполнено.

– Это…

– О продолжении с того самого места, на котором мы остановились в прошлый раз. Я даже могу напомнить, на чём именно.

– Ты действительно этого хочешь?

– Очень, – выдохнул Альберт, облизав губы, не боясь, что кто-то посторонний может заметить этот жест и посчитать подобное поведение вызывающим; сейчас он работал исключительно для одного зрителя, его же реакции на свои слова и жесты добивался отчаянно. – Сильнее, чем ты можешь себе представить.

Дважды повторять не требовалось.

Многим достаточно было одного только жеста, чтобы хвалёный самоконтроль оказался послан на все четыре стороны. Энтони демонстрировал поразительную выдержку.

Он не схватил Альберта за руку и не потащил моментально в одну из туалетных кабинок, чтобы, спустя пару мгновений, втолкнуть его в тесное помещение, прижать к стене, не позволяя вырваться из захвата. Ограничиться несколькими минутами быстрого, почти животного секса, похожего больше на борьбу и столкновение, нежели на – пусть прозвучит излишне сладко – занятия любовью. Быть может, к общему настроению свидания этот вариант подходил просто идеально, став гармоничным продолжением, но в голове Энтони общая картинка никак не желала формироваться. Он хотел, чтобы всё прошло иначе.

В нём впервые за долгое время заговорила иная сторона натуры, та самая, что отвечала непосредственно за создание лирического настроя. Стоило признать: несмотря на некую солидарность с утверждениями Терренса, теми самыми, озвученными до отношений с Рендаллом, Энтони всё-таки считал себя более романтичным человеком. На контрасте с Терренсом, каким его видело в школьные годы большинство одноклассников, это качество натуры проявлялось особенно ярко.

Нельзя сказать, что в школьные годы Энтони был невероятно сдержанным и всячески избегал отношений, но и бросаться на каждого встречного он тоже не торопился, подходя к выбору основательно. Сейчас думать об этом было довольно нелепо, особенно, если вспомнить, сколько времени прошло с момента первого столкновения с Альбертом и до осознания, что «идеальная длинноволосая блондинка» мужского пола стала предметом некой одержимости и бесконечных размышлений. Не больше недели.

Заявление о желании посмотреть спектакль с участием данного юноши, пересечение взглядов, презрительно брошенная фраза о стариках, которым не место на территории академии, а потом… Да ничего потом не должно было быть, в принципе, но в голове Энтони что-то щёлкнуло, и он осознал с отголосками ужаса, что «блондинка» его действительно зацепила, сделала это играючи, вряд ли желая такого результата.

Энтони приезжал на работу к Рейчел с завидным постоянством – кузина стала, в определённой мере, прикрытием, отговоркой на случай, если Мартин или его отец, являющийся по стечению обстоятельств тёзкой мистера Кейна-младшего, внезапно поинтересуются, какими причинами спровоцирован столь повышенный интерес к бывшему учебному заведению. С момента выпуска прошло шесть лет, и Энтони никогда не проявлял настолько пламенной любви к академии, теперь внезапно проснулась пылкая страсть к воспоминаниям, когда каждый новый визит или очередная прогулка по саду дорога сердцу.

Энтони и, правда, стал относиться к академии немного иначе, чем прежде. Когда ему не нужно было корпеть над учебниками, просиживая за ними большую часть времени, он начал иначе воспринимать моменты жизни, связанные со школой.

Впрочем, гораздо сильнее его интересовала личность одного из учеников, связанных с этой самой школой.