Будни добровольца. В окопах Первой мировой

Знаменитый огневой вал. Завеса огня и осколков, воздвигающаяся сейчас впереди немецкой передовой траншеи. И вот ровно в пять двадцать восемь вал приходит в движение: в пять двадцать восемь он в десяти метрах от немецкой позиции, в пять тридцать два – в двадцати метрах. Так он и катится в сторону врага. За ним во весь рост, с винтовками наготове, идет наша пехота. Огневой вал катится вперед. Катится. Живого там остается не так уж много. Но, возможно, какой-то бедный человек где-то случайно спасся. Один прокат вперед – и его разорвет на куски. Прокат вперед. Следом медленно, почти неторопливо, идет немецкая пехота. Прокат вперед, задержка на десять минут в передовой вражеской траншее, перенос еще на тридцать метров, чтобы немецкая пехота могла передохнуть в передовой траншее среди трупов врагов. Прокат дальше. Теперь пошире: еще тридцать метров, и еще раз, и двадцать. Вторая позиция противника. Остановка на десять минут, пока не подойдет немецкая пехота. Дальше, дальше, на третьей позиции, на четвертой. Наши следом. И правда, это должна быть просто прогулка. Ни один враг там не мог выжить. В пять пятьдесят пять грохот уже далеко в тылу, где никаких окопов уже не осталось. Пять пятьдесят семь: сейчас огненный каток перепрыгивает на сто метров, непременно прокатываясь по деревням за линией фронта, поражая штабы, обозы, снабжение. Пять пятьдесят восемь, пять пятьдесят девять.

Капитан вскакивает. Райзигер вскакивает. Шесть утра. Весь фронт молчит. Абсолютная мертвая тишина.

Райзигер и капитан делают несколько шагов к первому ряду батарей. Стволы дымят. Дымятся горы гильз. Измученные солдаты и офицеры на земле, их руки и лица почернели, штаны и рубашки обожжены.

Мертвая тишина.

Капитан считает нужным что-то сказать, но он взволнован сильнее, чем Райзигер когда-либо видел. У него находится только одно слово: «Отлично».

Идут к яме, где лежат Веллер и Винкель.

– Ну, господа, хорошая работа, не так ли?

В углу видно Винкеля, обхватившего руками голову. Он смотрит в землю.

Капитан:

– Доктор, что случилось?

Винкель пытается встать, снова падает, указывает на противоположный угол ямы:

– Лейтенант Веллер мертв.

Запинаясь, он объясняет, что они натянули над ямой брезент, чтобы их не обожгло пламенем из ствола. Канонир, вероятно, искавший снаряды, не увидел брезента и провалился к ним. В ночном замешательстве Веллер, видимо, принял это за упавший снаряд противника.

– Я не понимаю, что произошло, – говорит Винкель. – Лейтенант Веллер вдруг ужасно закричал. Возможно, умер от страха. Паралич сердца.

18

Офицеры батареи 3/253 собираются вокруг капитана Бретта. Стоят в одних рубахах, потому что вели огонь или подносили снаряды.

Ну, что теперь? Что происходит? Никаких разговоров. Время от времени один из них подходит к яме и смотрит на брезент, под которым Веллер. Тут кто-то говорит:

– Он, должно быть, единственный убитый. Вот уж не повезло. Так близко к финалу.

Все вопросительно смотрят на капитана.

А что он может знать? Ничего он не знает. Тоже молчит, только смотрит на часы, ходит туда-сюда.

Проходит десять минут. Что-то же должно происходить!.. Хоть кто-то из высокого штаба в тылу, тот, который якобы дежурил всю ночь, мог бы уже появиться здесь и сказать хоть что-нибудь о результате, о продвижении.

А может, скоро снабжение подойдет. Известно, что они автоматически должны выдвинуться спустя час после прекращения огня, чтобы взять орудия на передки, – и марш, марш вперед!

Связисты ничего не знают? У них же точно есть беспроводная связь со штабом группы армий. Офицер направляется туда, где торчит мачта с антенной. Возвращается: ничего не известно. Вообще ничего не принимается. Очевидно, противник поставил радиопомехи.

Хм, а пехота не идет? Понятно, резервы нужно выдвигать вперед постепенно. Ведь всё, что было впереди, на много километров вглубь придется занимать. И связь с тылом надо как-то налаживать. Офицеры высланы. Возвращаются: да, видны большие колонны пехоты. То есть они залегли в чистом поле, и, вероятно, у них еще нет приказа действовать.

Шесть тридцать. Капитану надоело ждать. Он глядит то направо, то налево – повсюду видны соседние штабы и группы офицеров. Они в нерешительности, как и он сам.

Наконец он резко поворачивается:

– Лейтенант Райзигер, пожалуйста, возьмите унтер-офицера и идите вперед. Попробуйте что-нибудь выяснить. Это же смехотворно, что мы сидим вот так здесь. Я хотел бы знать, где примерно находится передовая линия нашей пехоты, – он обращается к другим офицерам. – Ведь могут вызвать туда огонь, а мы ударим по своим. Это было бы слишком глупо. Больше нельзя ждать. Понятно, лейтенант?

Райзигер приводит капрала Болля, которого хорошо знает еще по России. Не старше его, бойкий, спокойный.

– Болль, возьмите противогаз и карабин у кого-нибудь.

Отдает честь, щелкает каблуками, идет вперед.

– Важно, чтобы вы отправили унтера обратно, если считаете, что придется остаться на передовой дольше часа, – кричит ему вслед капитан.

Еще раз обернувшись:

– Так точно.

Райзигер и Болль уходят.

19

Путь идет вниз с холма метров на сто.