Читаем Будни добровольца. В окопах Первой мировой полностью

Но в итоге Штиллер взмахивает рукой, полусмеясь, полусерьезно, и говорит почти официально:

– Inter arma tacent musae[38].

Райзигер лезет в нагрудный карман и вытаскивает открытку:

– Однажды мой учитель истории, уже бывший, прислал мне открытку. Пишет: не tacent, а taceant[39]!

Оба смеются.

– Что за дерьмо этот мир, – говорит Штиллер, глядя на часы. – Пять. Нужно разбудить капитана.

18

Батарея вырыла ямки для костров возле орудий и заваривает чай. Сидят прямо на земле. Тут кому-то приходит в голову идея – устроить умывальник возле колодца, обнаруженного в руинах деревни. Капитан согласен. Часть людей из расчетов отправляется туда.

Внезапно является вестовой:

– Командир первой батареи?

Это молодой лейтенант, полковой ординарец. Зиберт читает доставленное сообщение и показывает его Россдорфу:

– Оберлейтенант, вы распоряжаетесь на батарее. Я поеду вперед, до самой позиции. Следуйте за мной, когда за вами прибудет вахмистр Райзигер.

Батарея отправляется в путь. Рысью впереди едут капитан Зиберт, Райзигер и офицер-телефонист Керн. Расстояние между батареей и передовым отрядом вскоре настолько увеличивается, что они уже не видят друг друга.

Зиберт скачет по пересеченной местности. Карта не нужна. По крайней мере, на данный момент. Нет лучшего указателя, чем барабанный огонь впереди. Никакой путаницы. Путь верный: барабанный огонь становится всё сильнее. Монотонный шум распадается на отдельные части. На бесчисленные залпы, непрерывно перекатывающиеся друг за другом. Развалины села под сильным обстрелом. Их не обогнуть. Проскочим! Трое всадников пришпоривают: капитан впереди, двое сзади. Грудью и головой припадают к шеям лошадей.

Среди развалин оживление. Едва копыта ударяются о камни, по обе стороны пустой дороги поднимается множество любопытных голов: пехота, ожидающая пехота.

За деревней довольно хорошо сохранившаяся аллея. Высокие тополя по краям. Редко где ствол потрепан, поперек дороги лежат ветви. То рысью, то галопом, когда фонтаны от вражеских снарядов слишком густо летят из земли.

Лошади несутся всё быстрее, их шеи вытягиваются, ноздри раздуты, как темно-красные пазухи. Впереди капитан с биноклем, бьющим то и дело по лошадиным ушам, следом Райзигер, затем Керн. Аллея делает крутой поворот. Несмотря на сильный обстрел, который временами бьет в цель и почти с каждым ударом убивает несколько человек, на повороте залегла ожидающая приказа пехота. С любопытством и даже ликованием солдаты глядят на всадников, приближающихся на полном скаку из-за угла.

Дальше! Высота слева.

Зиберт:

– Максимум еще километр, и мы на позиции!

Не вполне понятно, что он говорит, но можно догадаться. Райзигер замечает, что лицо у капитана побелело, губы – как снег.

Отпускают поводья – лошади делают несколько прыжков, и вот уже они на ничем не ограниченной равнине.

Зрелище ужасное!

Вряд ли тут есть квадратный метр на этой бескрайней глади, который не был бы изрешечен и изгрызен вражескими снарядами. Барабанный огонь!

Капитан взмахивает левой рукой. Хочет показать, в каком направлении двигаться. Райзигер застывает на миг. От капитана и проносящегося мимо Керна его отделяет черный Везувий, шипящий в каких-то метрах перед головой его лошади.

Шпорами – лошади в бока, ради бога, только не стоять, только вперед! Лучше ужасный конец, чем этот ужас без конца!

Галопом, галопом! Необозримо это поле с пылающими черными кустами, торчащими через каждый метр. За капитаном! Он на пятьдесят метров впереди. Ага, впереди стоит ива. Справа небольшой пригорок. Это и должна быть позиция. Еще не хватало – лошадь хромает! Давай, Сенобрюх, ничего не поделаешь. Капитан скачет так, как будто приз хочет выиграть. Провалиться мне на этом месте, если выберемся отсюда живыми. О боже, только бы кляча сейчас не подалась в сторону! У животных же инстинкт. Вот это и есть барабанный огонь!

Мысли разбиваются в пыль с каждым взрывом и ударом, отдающим Райзигеру в груди. Он ныряет в вонючее белое облако и в тот же миг чувствует, как дергается лошадь. Резко бросает голову вперед, лбом почти до собственных ботинок. В глазах на миг темнеет, он чувствует ужасную тяжесть и вскидывает руки. Лошадь перекатывается по нему, по его бедрам. Он пытается вырваться из-под нее. Еще один снаряд с шумом проносится над головой, откидывая его к дергающейся лошади. Вновь пытается освободить ноги, попадает под шею животного, вскакивает и становится на колени. Лошадь мотает головой. Одно легкое свисает у нее из груди, вздуваясь от удушья. Райзигеру ясно, что она убита. Стоя на коленях, он смотрит вперед. Ага, вот и капитан, прямо на поле, унтер-офицер уже спешился, две лошади на поводу.

Лошадь его лежит на спине: неестественно высоко вздетая шея, вздернутые десны, оскаленные желтые зубы, из груди и из уголков пасти льется струйка крови. «Бедный Сенобрюх!»

Райзигера тянет прилечь рядом с лошадью. Ничего не хочется, только плакать. Но едва заметив, что по щекам текут слезы, он встает, берет пистолет и приставляет его животному за ухом. Спускает крючок. Смотрит, как лошадь мирно откидывается на бок. Бежит вперед.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное