Будни добровольца. В окопах Первой мировой

– Как дальше пойдет, одному Богу известно. Но всё же приятно, что артиллерия хотя бы показалась. Слабое, конечно, утешение. Только бейте посильнее сегодня вечером! Кстати, да, товарищ, могу вас заверить, что противник в полдень находился еще в ста метрах от высот. Как вообще дела сейчас? Я считаю, что пока обстрел ложится, как сейчас, с нами ничего не случится. Он направляет его больше к вам, туда. А если будут класть по нам, пониже… – тут он пожал плечами, – ну пускай, тут уж как повезет.

После этого разговора Штиллеру становится ясно, что батарея может вести огонь на сто пятьдесят метров за высотой, не подвергая опасности пехоту.

– Если вам нужно, мы по карте наведемся так, чтобы поставить заградительный огонь прямо на вершине высоты. Согласны?

– Отлично! – пехотинец встает и смотрит наверх, в выходное отверстие. – Надеюсь, вы благополучно вернетесь к батарее, – говорит он. – Ах да, донесения я вам передавать не смогу. Телефон также бесполезен. Но вы должны знать: четыре красные ракеты означают атаку противника. Позвольте предложить вам сигарету.

Он достает из кармана пальто скомканную белую колбаску:

– Всё что есть.

Попрощались. Двое ползут наверх. На полпути им навстречу из темноты взметается пламя. Ступеньки подпрыгивают под ногами, слышен грохот. Застывают в ожидании. Вскоре двигаются дальше. Как можно быстрее – на батарею!

3

Верю, что как в III Армейском корпусе, так и во всей армии на этот счет может быть только одно мнение: мы скорее положим на поле боя все наши 18 корпусов и 42 миллиона жителей, чем отдадим хоть один камень из той земли, что завоевана моим отцом и принцем Фридрихом Карлом. Памятуя об этом, поднимаю я свой бокал…

(Вильгельм II, 16 августа 1888 г., Франкфурт-на-Одере)

4

Когда около десяти часов вечера к батарее 1/96 неожиданно подъехали шесть подвод с боеприпасами, огонь противника после долгого перерыва переместился с передовой на ближние тылы. Повозки снабженцев, несмотря на официальные приказы, крики и ругательства, не удалось уговорить подъехать поближе к позиции. Еще на подходе к ней снабженцы повыкидывали корзины со снарядами из повозок, разбросав их в полном беспорядке по всему участку, а затем бросились врассыпную и скрылись.

Батарея засела по своим норам. На левом фланге поля командовал капитан Зиберт, на втором орудии, кроме обслуги, – Райзигер, на третьем – Россдорф, на четвертом – Штиллер.

Спереди и сзади батареи барабанил снарядами противник.

Буря, непрестанные вспышки. При каждом ударе огонь красным и желтоватым пламенем взметался в небо на несколько метров. Вверху висела голубоватая полная луна – жирная, дородная, она испускала бледный жуткий свет. У всех сделались беловато-синие лица, всё это выглядело как какое-то безумие.

Между вторым и третьим орудиями за холмом в качестве сигнальщика лежал канонир. Его голова в стальном шлеме была прижата к земле, открытой оставалась только узкая щель для глаз.

Внезапно он взревел, упал навзничь, покатился по склону и остался лежать там.

Крик услышали – со второго расчета отправили на смену нового сигнальщика, он лег на том же месте.

Около одиннадцати часов, когда луна стояла в небе прямо над батареей, он выкрикнул:

– Заградительный!

Батарея дала залп. Орудия били на отметку в тысяча семьсот метров. Первый залп по противнику дали, едва прозвучал сигнал тревоги.

Теперь всё стало неважно: и эти часы, проведенные в три погибели в яме, и уклонение от вражеских снарядов – офицеры, унтеры и канониры кинулись наводить орудия. Во вспышки вражеского обстрела горизонтально вклинилось пламя стреляющей батареи 1/96.

Капитан отдавал команды, которые тут же хладнокровно передавались дальше. Гнев. Злость оттого, что даже сейчас приходилось падать на брюхо перед лицом чего-то бессмысленного.

Когда Зиберт при виде взлетающих красных ракет сменил методичный обстрел на беглый огонь, расчеты засияли.

Корзину за корзиной добывали из ям и отбрасывали пустыми позади.

Боеприпасы таяли. Стало ясно, что единственная возможность продолжить огонь – добраться до куч с дополнительными боеприпасами, разбросанных снабженцами за батареей.

Вмешался Зиберт – пришлось выделить по два канонира от каждого орудия для доставки. Офицеры сели за них на место наводчиков. Райзигер бросился к последнему орудию.

Но как взять себя в руки, заставить выскочить за кромку укрытия на поле? Восемь канониров застряли в нерешительности рядом с орудием на левом фланге. Никто не мог осмелиться первым.

Наконец капитан вскочил, дал одному из них под зад и закричал, сложив руки рупором:

– Дебилы! Тащите уже сюда снаряды!