Буян

Ехал сквозь потускневшую медь леса и раздумывал о тех зернах, которые долгое время роняли его товарищи и сам он, уверенные, что в конце концов увидят растение в полном цвету. Ведь то, что происходило сегодня, — лишь продолжение прошлого, результат целеустремленной работы революционеров. И чем глубже вникал он мыслями в происходящее, тем яснее и величественнее становился его истинный смысл. И вместе с тем возникало опасение, смущавшее его, омрачавшее радость: как бы буйный, но слабый росток не сломало бурей, не опалило огнем. Как уберечь этот свежий побег, пробившийся сквозь злобный мусор царизма, что сделать, чтобы он окреп, пустил глубоко корни и от корней его пошли другие побеги?

Беспокойство вызывало в душе Александра жажду действий. И он готов был действовать. Как? Пока он не знал. Зато знал, из какого источника черпать силы и веру.

Потому Александр и едет к тем, кто принялся смело не исправлять картину жизни, а создавать ее вновь, к тем, кому сам внушал мысль об очистительной обновляющей силе революции.

Александр открыл глаза. Стоял один из дней середины ноября, как раз тот час, когда прозрачностью воздуха над лесом и над селом, показавшимся вдали, в последний раз напоминает о себе осень, о которой среди забот и суеты будней почти забыли. Эта пора года — словно болезненная дочка какого-нибудь бедняка, девушка с тонюсенькой талией, на которой провисает платье, бледная и синеглазая. Смотришь на нее и думаешь: «Скоро останется от тебя лишь кучка рыжих, покрытых ржавчиной костей».

Александр смотрел на багряные листья дубков, трепетавшие на ветру, на пеструю сороку, что уставилась на него черными бусинками глаз, слушал ее пронзительный стрекот, перекрывавший размеренный стук колес. Слушал и не слышал, захваченный помимо воли воспоминаниями.

Недалеко ушло то время, когда с ним случилась история, из тех, что сплошь и рядом встречаются в жизни, но каждый переносит их по-своему болезненно и трудно.

Главной и единственной целью, которую он поставил перед собой, была революционная борьба. Работа на революцию — и только. Ничего другого, мешающего, отвлекающего. И вдруг…

В один из приездов в Старый Буян он случайно увидел желтоволосую девушку с хрупкими плечами и усталым лицом. Она выглянула из-за плетня, на котором висело тряпье, заметила остановившегося Коростелева и отвернулась с какой-то стыдливой поспешностью.

Встреча была случайной, и он не успел запомнить хорошенько лицо девушки, показавшееся ему знакомым. Отойдя немного, Саша почувствовал странное желание вернуться и заговорить с ней.

В тот же день он узнал, что девушка — дочь псаломщика Шершнева и что зовут ее Надежда. Теперь он понял, на кого похожа Надежда: на брата своего Евдокима.

Познакомиться с ней особого труда не стоило: несколько слов об Евдокиме, о совместной учебе в Кинельском училище — и спокойное зеркало Кондурчи довольно часто стало отражать в себе светловолосую девушку, не по-деревенски бледную, с синими испуганными глазами. Но засиживалась она на берегу недолго. Не успеет пасть на траву роса, как Надюша уходит — фельдшер Мошков велел ей остерегаться сырости.

Так неожиданно началось у них, а кончилось… Теперь Александру больно и неприятно вспоминать, как он, человек, которому чужда романтика, вдруг выдумал любовь, начинился ею и чувствуя себя с каждым днем все богаче, как бы рождался заново.

«Так, видно, и должно быть, коль пришло время. Сколько ни черпай из посудины будней — жажду не утолишь», — оправдывался он перед собой.

Тем живительней радость молодого чувства, даже если оно придумано. Что бы после Александр ни делал, эта радость стояла в его глазах, и слова правды, которые нес он людям, тоже лучились радостной верой и, выплескиваясь, раздвигали преграды в душах. Как всякий человек, живущий на острие ножа, Александр привык трезво взвешивать обстановку, действовать с оглядкой. А тут его словно прорвало. Товарищей, агитаторов-аграрников, порой раздражала непонятная смелость и даже самоуверенность Сашки Трагика в деревнях, где не только полиция, но и мужики бывали настроены враждебно. Что-то удивительное творилось с ним. Он как бы бросал вызов опасности и становился еще оживленней. Славная улыбка часто блуждала по его лицу — трагическая маска почти совсем не появлялась.