Буян

О Всероссийской стачке Евдоким узнал от Надюши утром, когда вышел во двор умываться. Одевшись, тут же отправился на село повидать кого-нибудь из товарищей. На улице — небольшая толпа, похожая издали на стаю грачей. Спотыкаясь о подмерзшую, осклизлую сверху грязь, она нестройно двигалась в сторону базарной площади. Над черной толпой красным лоскутом полоскался флаг. На базарной площади тоже негусто курился люд, мелкими кучками сбивались женщины, судачили, взмахивали руками, и от их резких движений вороны, копавшиеся в конском навозе, вспархивали с недовольным громким карком. Толпа на улице задвигалась живее. По шинелям и картузам Евдоким узнал здоровенных учеников ремесленного училища с горы. Они орали хором что-то. Впереди шагал взъерошенный черный фельдшер Мошков, мотая широко длинными руками, словно дирижировал. Из дворов выглядывали озабоченные жители, перекидывались восклицаниями, вкрадчиво прислушивались к гомону. Опережая шествие, бежали ребята и тоже кричали. За ними толпой, как пыль за телегой, тянулись любопытные старухи. Уличное скопление шумным ручьем переливалось на площадь. Картузы, форменные фуражки, шинели ремесленников, малахаи мужиков, платки женщин смешались. Когда Евдоким приблизился к ним, в хмурое небо впились острыми стрелами крики:

— Заба-стов!.. Заба-стов!.. Лав-ки запи-рай!

Купцы, братья Образцовы — большеголовые дюжие кулачные бойцы, — ворчали хмуро:

— Однако беспорядки…

— Ни стражников, никого…

И на всякий случай опустили на окнах своего магазина рифленые железные шторы.

— Монопольку закрыва-ать! — взвился весело чей-то звонкий тенорок, и толпа повернулась, поплыла через улицу к казенной лавке. Евдоким полез в толпу в надежде увидеть кого-либо из своих. Мошкова решил не трогать, тот рвался в голове шествия вперед. На дверях волостного правления висел замок, у крыльца маячила круглая серая фигура урядника Бикиревича. С ним никто не здоровался, не заговаривал, как бывало, но он видел и запоминал все.

— Закрывать тулуповские заведения-я! — пропел все тот же тенорок, и толпа, озоруя, как показалось Евдокиму, закричала: «Ур-ра!»

«Шуты гороховые…» — подумал он и улыбнулся радостно. Ему нравилась вся эта мешанина, это движение. Они вызывали сверкающую мысль: «Свобода!».

— Мельницу Тулупова закрывать! — кричал неутомимо зычный тенорок.

— Она закрыта, дурашка… — услыхал Евдоким за спиной насмешливый голос, оглянулся и встретился взглядом с Силантием. — А-а! Сваток! — весело воскликнул тот, протягивая руку. На нем крытый сукном полушубок с каракулевым воротником, такая же шапка, добротные сапоги. Сдвинул шапку ухарски на ухо, подмигнул лукаво: — Заостряемся, а? — и показал глазами на Бикиревича: — Пугало-то прикусило язык…

Он подвинулся к Евдокиму вплотную, расширенные зрачки его яростно мерцали. Выдохнул в ухо, обдав запахом сдобы и «адской» настойки:

— А ружьишки-то в самый раз, а? К воцарению настоящего порядка?

— Думаете, это начало переворота? — спросил Евдоким.

— Уж как сумеют там… — показал Силантий куда-то. — Царя, вишь, загнали в угол, но царь еще себя покажет… Покажет!

«Союзничек…» — подумал Евдоким кисло, не в силах преодолеть в себе грязь воспоминаний. Ему все тяжелее становилось при встречах со сватом. И не потому только, что отталкивали любовные шашни его с сестрой Ариной: что-то противоречивое и странное в поведении Силантия заставляло Евдокима держаться настороже.

Посмотришь со стороны, послушаешь, что говорят о нем, соглашаешься: да, умен, настойчив, изворотлив. Иначе бы ему до гроба не выкарабкаться из нищих крестьян в зажиточные хозяева. Добрый? Сердечный? Да. Пришел весной солдат с войны японской, поранило его изрядно осколком шимозы: естество мужское потерял бедолага. В селе родном, в Черниговке, что за Кутулуком, проходу не было от насмешек — сбежал куда глаза глядят. А Силантий взял чужого человека сторожем и поставил ему избу! Безжалостный Силантий? Да! Донесли ему, что работники на мельнице стакнулись с мужиками буянскими, крупчатку воруют. Поймал, избил мельника до полусмерти, всех работников выгнал, а новому мельнику запретил брать на помол из родного села. Поджечь попытались озлобленные — поджигателя подстрелил сторож — «ни мужик, ни баба». Щедрый Силантий? А то как же! Принес недавно список старосте Казанскому, говорит: «Эти с голоду помрут. Дети малы. Объяви им, пусть за мукой приходят». И выдал каждому по два мешка. Примерный семьянин Силантий Тулупов. То все на селе знают: никогда не кутил, с бабами не возжался, знал одну жену покойную. И только Евдокиму известно другое.

Так, может, и за каждым делом его стоит другой, невидимый миру Силантий? На царя оружие покупает, а сам замышляет что-то… Нет, подальше от таких.