Новая власть с пылом, с жаром начала строить новую жизнь. Всё надо было переустроить в кратчайшие сроки, везде навести свой, особый порядок. Предстояло разобраться с «паразитическими классами». Для начала частную торговлю обложили непосильными налогами. Предприниматели кряхтели, но продолжали работать, то есть, виноват, «паразитировать». Пришлось ещё не раз повышать налоги, пока наконец в 1924 году Максим Киквадзе разорился и закрыл свой «Венский шик».
А дети шли своим путём, по-своему строили жизнь в новых условиях. Старший сын Георгий устроился работать в АджарЧК. Однако что-то не заладилось у него на работе. За какую-то провинность он был наказан и несколько ночей провёл в камере. На его счастье, в эти дни в Батум приехал по делам генеральный прокурор Грузии и одновременно его двоюродный брат Николай Окуджава.
Вечером в доме Киквадзе обедали: председатель АджарЧК Станский, генеральный прокурор Коля и родной брат Коли Саша Окуджава с женой Викторией. Пока ещё можно было вот так запросто сидеть за одним столом председателю ЧК и вчерашнему белогвардейцу.
Саша с Викторией под аккомпанемент гитары красиво пели имеретинские песни. Коля и Станский подпевали им. Было очень тепло и душевно. Тут же провели семейный совет насчёт Гоги. На расширенном семейном совете было решено, что Георгию больше не надо работать в ЧК, а надо учиться.
Через несколько дней после отъезда Николая Гоги был освобождён от занимаемой должности и отправлен в Тифлис, в Закавказский Коммунистический университет. Учиться Георгию понравилось, и вскоре он отправляется продолжать учёбу в Москву.
А в 1925 году и его брат Вася Чёрный уехал из Батума поступать в тот же Закавказский Коммунистический университет, на экономическое отделение. Учёба ему, как и брату, давалась хорошо, нравилась экономическая наука, к тому же хотелось выучиться как следует, чтобы приносить максимальную пользу молодому государству рабочих и крестьян. Василий вступает в партию.
Он был на третьем курсе, когда неожиданно получил из дома тревожную телеграмму: его просили срочно приехать. В Батуме на вокзале его встретила плачущая мать. Она сказала, что отец уже больше месяца как арестован и находится в ЧК. Следователи требовали сдать какое-то золото.
— Я говорила им, что нет у нас золота, но мои усилия ни к чему не привели, мои слёзы для них ничего не значили. И тогда я решила дать тебе телеграмму…
К 1927 году большевики, пустив по ветру всё, что награбили, были озадачены проблемой, где взять деньги. Так как другого способа добывания денег, кроме экспроприации, они не знали, решено было отнять ещё хоть что-нибудь у тех, кого не так давно уже вроде бы обобрали до нитки. По всей России арестовывают зубных врачей, торговцев, ремесленников, бывших домовладельцев, священнослужителей, — и держат под арестом, пока отчаявшиеся родные несчастных не продадут последнее и не принесут выкуп. Сверху, централизованно, спускались планы по добыче золота. Таким нехитрым способом. ГПУ вступили в своеобразное соцсоревнование с Торгсином — кто больше соберёт золота и валюты. Конечно, чекисты победили: они, не мудрствуя лукаво, просто стояли у магазинов Торгсина и хватали всякого входящего.
Положение Максима Киквадзе было особенно тяжёлым — он страдал от астмы, а передавать для него лекарства из дома не разрешали.
— Когда мы с вами договоримся о золоте, тогда и разрешим передачу, — говорил следователь.
Уже в одиннадцать утра Вася был в комендатуре. У входа толпились женщины с авоськами, узлами и корзинками. В ответ на просьбу о свидании с отцом дежурный потребовал документы и, изучив их, сказал:
— Придёте в шестнадцать часов.
Вернувшись в комендатуру к назначенному времени, Вася попал на приём к начальнику, который разрешил свидание, но с тем, чтобы сын помог уговорить отца сдать золото:
— Вам предоставляется возможность спасти его от страданий.
…На Василия смотрел сгорбившийся, измученный, задыхающийся отец.
— Золота у меня не было и в прежние времена, откуда же мне взять его теперь? — со слезами говорил он сыну.
Максим и Макрине Киквадзе
Этим же вечером Василий спешно уехал в Тифлис и там сразу же встретился с братом Мишей. Хотя Михаил Окуджава давно уже был не у власти, его любили старые друзья, многие называли его совестью партии, — правда, открыто сочувствовать уже боялись. Миша тут же позвонил ответственному сотруднику ГрузЧК Датико Киладзе, который ещё по подполью в Кутаисе был близок к семейству Окуджава, и через час Максим Киквадзе был освобождён.
На другой день Василий получил из дома телеграмму: «Максим выписался из больницы». Кто уж научил мать такому тексту, неизвестно, однако примечательно, что уже тогда, в 1927 году, люди, далёкие от подпольной борьбы, начали осваивать принципы конспирации.