Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Булат Шалвович Окуджава в числе нескольких молодых специалистов был назначен в августе 1952 года (здесь память подводит Николая Фёдоровича — к этому времени Булат уже полгода работал в школе. — М.Г.) учителем русского языка и литературы в нашу среднюю школу № 5 г. Калуги. Мы пришли в школу сразу же по окончании института, а у Булата Шалвовича был уже некоторый стаж работы. Коллектив учителей школы принял нас весьма радушно и доброжелательно. Помню, что Окуджава Б. Ш. проработал в школе только один год, но его пребывание среди нас оставило неизгладимый след: преподавал он в седьмых классах, на урок шел с хорошим настроением с классным журналом подмышкой, всегда что-то напевая. В класс входил уверенной походкой, слегка ссутулившись, осматривал класс своим проницательным взглядом и начинал урок. Его пышные черные волосы, черные усы, какой-то особенный взгляд темных глаз сразу располагали учеников. А работать в те годы было трудно, школа была мужская, и увлечь ребят своим предметом было нелегко.

Здесь тоже есть маленькая неточность — в седьмых классах Окуджава не преподавал. В новом учебном году он получил два класса для преподавания. Один из них тот же, что и в прошлом году, только это уже не пятый, а шестой А, и ещё восьмой В.

7

Любопытно рассказывает о своём учителе неоднократно уже упоминавшийся ученик восьмого В класса Леонид Чирков, тот самый, который заронил во мне зерно сомнения насчёт первой публикации Окуджавы в Калуге:

— Мы его уважали и боялись. Преподавал он не совсем обычно. Кого-то удлинял, кого-то сокращал. Например, когда мы стали проходить Пушкина, Булат Шалвович сказал:

— Пушкин — мой самый любимый поэт, а Лермонтов — не самый, поэтому Пушкина мы будем проходить много, а Лермонтова — вы уж как-нибудь, ребята, сами…

Да, можно понять других учителей, не столь ярых поклонников учительского дара Булата Окуджавы, как его ученики. Из обязательной программы он, оказывается, выбирал только то, что ему самому нравилось. А остальное «вы уж как-нибудь, ребята, сами».

Восьмиклассникам Окуджава тоже что-то интересное читал. И даже не обязательно в конце урока. Чиркову запомнилось, что они часто оставались после уроков, чтобы почитать. Особенно «Приключения капитана Врунгеля» Лёне нравились.

Иногда Булат рассказывал о себе. Рассказывал о своих первых днях в армии. Как старшина их выстроил, каждому дал гранату и заставил маршировать. «Мы ходили и дрожали — а вдруг она взорвётся». Оказалось — гранаты без запала. Рассказывал, что после армейских сухарей страшно полюбил чёрный хлеб.

Ещё Чиркову почему-то помнится, что до конца учебного года Булат не доработал. Причём даже некая легенда у него в связи с этим есть. Дескать, чуть ли не сразу после смерти Сталина был какой-то съезд писателей, на который Окуджава поехал и в школу уже не вернулся. И не просто так поехал, а прямо объявил своим ученикам, что уезжает, попрощался. Мне это показалось совсем неправдоподобным, тем более что из личного дела следует, что Булат не только до конца учебного года доработал, но вообще уволился из 5-й школы только в августе 1953-го. Да и никаких таких «съездов», куда могли бы пригласить безвестного калужского учителя литературы, никак не представлялось. И я, конечно, очень скептически его слушал и всячески выражал сомнения, так что он даже обиделся:

— Да, я сам слышал, как он с нами попрощался. По крайней мере, я сидел на первой парте…

Ну, что ж, вполне может быть, что и попрощался. Он уже тогда, видимо, решил, что в школу после каникул не вернётся. Умер Сталин, и мама из ссылки написала Булату, что скоро они увидятся.

Может быть, и не в самом конце учебного года это было, может, какие-то срочные хлопоты в Москве и Окуджава взял отпуск без содержания или больничный.

А ещё Леониду Чиркову запомнился эпизод, как они проходили «Слово о полку Игореве» и нужно было выучить наизусть начало этого самого «Слова…» Задача была весьма и весьма непростая, так как текст на древнерусском языке и не то что запомнить, а и выговорить его было мучением.