— Да, но… все равно. Меня как-то воротит от мысли, что я останусь сегодня один, а компания наша… Роберт в больнице, Анна и Саган — это мои друзья, — недавно съехались и им не до кого.
— А, вы знакомы? Я их тоже знаю, Анна лежала у нас в отделении, — удивилась Морген. — Я тебя, правда, не видела раньше.
— Мы приходили с Робертом часто, — пожал плечами Донно. — А после Дня мертвых я в другом отделении лежал.
— Ясно, — кивнула Морген, и на этом разговор как-то увял.
Когда она мыла посуду, Донно послонялся по квартире, проверил амулеты и посмотрел в зеркала.
— А у тебя телевизор есть? — спросил он откуда-то из коридора.
— Нету, — ответила Морген. — У нас компьютеры, если что, и там кино смотрим и новости.
— Я тоже так, — ответил Донно.
И тут снова зазвонил городской телефон.
— Не подходи! — крикнула Морген, торопливо выключая воду и вытирая руки, но не успела.
Из коридора донеслось спокойное:
— Да, слушаю.
Морген подлетела к нему, едва не столкнувшись, вырвала телефон и зашипела:
— Ты издеваешься, да?.. Алло!
И словно хуже быть не могло, из трубки донесся раздраженный голос матери:
— Почему не ты подходишь? Почему ты разрешаешь каким-то посторонним мужикам подходить к телефону? Ты мне не звонишь уже два дня.
Мать замолчала, и по опыту Морген знала, что это молчание будет бесконечно долгим и все более мучительным, пока Морген не израсходует все оправдания, новости и вопросы. Накануне Морген разговаривала по телефону с отцом, и они решили не говорить матери об Эвано и задержании, чтобы не осложнять себе жизнь.
То ли отец все же раскололся, то ли мать просто так проверяет — она это любила делать. Морген сейчас совершенно не хотелось с этим разбираться.
— Мам, — сказала она, — у меня на работе проблемы, некогда. Я с папой недавно разговаривала. Он сказал, что у вас все в порядке.
— Сказал, что все в порядке? Я рада за него. Когда будешь разговаривать с ним в следующий раз, передай, что мне не помешала бы помощь кое с чем. Мне надо, чтобы ты приехала в эти выходные, бабушку надо вымыть, а твой отец, у которого все в порядке, потянул спину. Я одна с ней не справлюсь.
— Хорошо, я приеду. Утром выйду, буду к обеду.
— Нет, это слишком поздно. Езжай в ночь, чтобы тут к утру быть.
— Мам, я же работаю, — привычно давя раздражение, сказала Морген. — Мне и отдыхать тоже надо иногда.
— Тут и отдохнешь. Приезжай с ночевкой, — отрезала мать и положила трубку.
Она принципиально не прощалась, да и здоровалась со своими тоже не всегда — лишь в минуты особенного недовольства.
— Это мама была, — сказала Морген. — Просила приехать на выходные, а это четыре часа на пригородном поезде… Останешься сегодня? Я тебе постелю у Эвано.
Донно немного озадачился резким переходом, но кивнул. Во время разговора он отошел к проходу на кухне и ждал ее там, прислонясь к косяку.
Морген только сейчас поняла, что он не стал оставлять ее одну рядом с зеркалом, которое висело недалеко, над столиком с базой телефона и разной мелочью.
Тот, кто за дверью
Донно уехал совсем рано — ему позвонили, когда Морген еще варила кофе. Наскоро попрощавшись и досадуя, что не сможет подвезти ее до работы, Донно унесся на всех парах.
Морген стало неуютно без него и, закрыв дверь, она отругала себя за то, что так быстро размякла. Кирилл очень редко оставался у нее ночевать, обычно она ездила к нему: коллега и бывший любовник снимал неплохую, хоть и небольшую квартиру в Заречном квартале. Морген никогда не чувствовала себя одинокой или беспомощной, когда они расставались наутро. Ее жизнь всегда была полна — может быть, ненужной, чрезмерной — суетой, дела громоздились друг на друга, заполняли ежедневник, выплескиваясь из строчек. Встречи с Кириллом, друзьями и родителями были только одними из множества других дел.
Донно целиком вываливался из этого сумбурного графика. Вместе с Робертом они поломали налаженный ход ее жизни, и более того, продолжали каким-то образом влиять на него. Морген сейчас ощущала, будто она парит, не касаясь земли ногами, и от этого только тошнит, как качки. Морская болезнь уплывшего пути и несбывшегося будущего.
Глубоко вдохнув, как перед нырком в воду, Морген вошла в ванную — и нервно засмеялась. Уходя, Донно успел набросить полотенце на зеркало. Морген стремительно вернулась в прихожую: так и есть, на том зеркале тоже висел широкий шарф. Непрошеная забота неожиданно выбила из колеи. Морген не привыкла, что о ней кто-то печется, как-то сама привыкла о себе волноваться. Мать, конечно, доводила до одурения советами и жесткими рекомендациями, но в этом было куда больше стремления контролировать.
Она приготовила сапоги на каблуках — и серое шерстяное платье, которое, как она знала, было ей к лицу. Никакие нематериальные сущности не беспокоили ее, и Морген даже едва не забыла передачу для сына, которую оставила дома вчера.
Размышляя о том, стоит ли сегодня звонить Донно и надо ли извиняться перед его напарником, Морген запирала дверь, когда ручка под ее рукой дернулась. Дрогнула, будто бы кто-то с той стороны пытался отворить дверь.